я уже по полной о тебе мысли гонял. Поэтому выглядел, наверное, как опиумный торчок, которому вдруг поручили охранять маковое поле. Я знал, как добыть из тебя сок. Я фантазировал об этом. Я уже мечтал об этом... А мне нужно было тебя оберегать, блядь. От себя же! На тот момент это был самый тотальный стресс, который мне когда-либо приходилось проживать. И ты еще со своим мармеладом! Что ты хихикаешь? Мне, блядь, вот совсем не смешно, – и как ни кусаю губы, ухмыляюсь.
– Прости… – отрывисто выдает Соня. Даже одно это слово без подрыва звуковой амплитуды не может произнести. – Не смешно, конечно… Я не смеюсь!
– Не смеешься? Ты издеваешься? – рычу и возмущаюсь.
– Я радуюсь! Счастлива, понимаешь? – голос по высоте на визг похож. Просто мои ладони у нее под блузкой. – А-а-ах… Щекотно!
Я не планировал гонять весь этот любовный цирк прилюдно. Но, блядь… Из головы все здоровые мысли выносит, когда напираю и захватываю Сонин рот. Слишком давно ее не целовал. Изголодался по вкусу.
Насыщение случается за секунды. Головной мозг взрывается от сумасшедшей дозы дофамина. И меня распирает от того самого ощущения счастья, о котором так любит говорить Соня. Она тоже разделяет, знаю. Зарывает в мои волосы пальцы. Жмется ко мне всем телом. Целует с той же страстной жаждой, что и я ее.
Когда же нам приходится разделиться и разойтись по парам, я больше не чувствую себя обесточенным. Я заряжен на полную. У меня все получается. Жизнь искрит. На тренировке тоже максимум выдаю. Особенно когда вижу, что Соня освободилась и пришла на стадион на меня посмотреть. Она ждет меня, и я уже горю. Целую ее, едва Кирилюк вольную дает. И похуй на всех.
Тоха молча мимо нас проходит. С ним беседу провел, чтобы не пошлил с моей Богдановой. Он, сука, лыбу тянет, конечно. Там по взгляду все понятно, что думает. Но, по крайней мере, не комментирует.
– Ты такой соленый… – шепчет Соня, украдкой полизывая мою шею.
– А ты такая сладкая… – упорно губы ее ловлю.
– Я в столовой была… Шоколадный батончик съела, – посмеивается она.
– Поедем, пожалуйста, ко мне? Хочу тебя… Хочу, – давление внизу шкалит. Член разрывает. Уверен, что Соня чувствует. Краснеет, как обычно. Румянится от удовольствия. – Хочу.
– Только без ночевки, Саш… А то мне завтра на работу.
– Когда ты уже бросишь эту чертову работу?
– Когда-нибудь… – отвечает неопределенно. – Иди скорее в душ. И поедем.
– Иду… – еще пару поцелуев срываю. – Ключ вынести? Посидишь в машине?
– Да зачем? В парке рядом побуду. Почитаю конспект.
– Окей.
Может, Соне, и правда, нужно время, чтобы поучиться, но я все равно моюсь как метеор. Тороплюсь Тохе на потеху. Похуй вообще. У меня свет клином смыкается. На ней… На моей Соне Богдановой.
Пошатывает нервы, когда вижу пропущенные от отца и сообщение от матери.
Людмила Владимировна Георгиева: Либо ты явишься домой, либо я сама к тебе приеду.
Знаю, что угрозы не пустые. Не хватало, чтобы она приперлась. Мне с Соней и так сегодня мало часов отмерено. И большую часть из них я планирую использовать на секс.
Александр Георгиев: После девяти заеду.
Так и поступаю. Как бы там ни было, пунктуальности мать научила. Ужинаем с Соней, целуемся, ласкаемся, любимся и охуенно-чувственно трахаемся. Разговоры уже в дороге ведем. Пока были у меня, обоим не до того было.
– Почему ты не можешь ночевать у меня постоянно? Когда ты вот так, на пару часов, у меня в груди, блядь, будто секундомер тикает.
– Сашка… – вздыхая, прижимает мою руку костяшками к своим губам. Целует, посылая по венам ток. – Я бы хотела… Я бы совсем к тебе переехала! Но есть же Лиза. Я в феврале подбила ее уйти из дома родителей, и в сентябре сама сбегу? Нельзя так.
Машинально переворачиваю ладонь, чтобы скользнуть по ее губам пальцем. А потом, бросая мимолетные взгляды, спуститься по груди и мягко сжать одну из сисек. Дальше вниз провести и быстро зарваться под юбку. Через тонкий хлопок прикоснуться к киске.
– Ну хорошо… Сейчас нельзя, – сглатывая, стараюсь следить за дорогой. – А когда мы поженимся? Ты же не будешь продолжать жить с сестрой. Тебе в любом случае скоро уйти придется.
– Об этом я еще не думала…
– Подумай.
Вцепляется мне в запястье, чтобы не наглел чересчур.
– Подумаю, Саш… – голос срывается.
Несмотря на весь сироп, которым я ее полвечера заливал.
Блядь… Я тоже снова пиздец какой голодный.
– И бросай эту работу, Сонь. Она сжирает кучу нашего времени. И вообще… Не хочу я, чтобы ты там работала.
– А где хочешь?
– Нигде не хочу.
Если бы не договорился с мамой, долго бы ее мурыжил у подъезда. А так, вроде как, приходится уезжать. Понимаю, конечно, что ничего хорошего меня дома не ждет. После той ссоры перед выходными больше с родаками не общался. И все-таки маман меня удивляет.
– Что ты творишь?! – наезжает, едва за нами закрывается дверь кабинета. – Обручальные кольца??? Что еще за блажь, сынок? Ты с ума сошел? Женишься на этой девчонке нам с отцом назло? Ты хочешь, чтобы у меня сердце разорвалось? Я весь день с давлением! С утра как увидела… Я просто потрясена! Одумайся же ты! Саша!!! – впервые вижу, чтобы мою мать трясло. Она, конечно, пытается скрывать, но ходуном ходят ее ладони каждый раз, когда прижимает их к столу. – Ты слышишь меня?! Это переходит все грани! Что за безрассудство! Полное безумие!
Да не слышу я. У меня в голове кровь шумит. У самого давление херачит за те пределы, после которых только реанимация. Если успеют.
– Жениться на Соне – безрассудство, а на Владе – значит, топчик?! С хуя ли такая разница? – рявкаю я, в тревоге забывая, где и с кем разговариваю.
Шманает то самое подспудное чувство страха потерять Соню, появление и рост которого я так и не научился контролировать. Оно просто есть. Живет во мне постоянно, сколько бы я себя не убеждал, что управляю своей жизнью сам. Где-то глубоко пульсирует понимание: если мать с отцом возьмутся за дело серьезно, мой мир будет разрушен. Они найдут пути без прямого давления. Найдут, потому что… Потому что, блядь, они
