намного старше.
Грей расхохотался, обнял меня за талию, притянул к себе и поцеловал, крепко и с закрытыми губами.
Затем поднял голову и приказал:
— Залезай... Айви.
— Ладно, ладно, — пробормотала я, повернулась и забралась внутрь.
С громким скрипом Грей захлопнул дверцу.
Я снова улыбнулась.
Затем осмотрела салон.
Обертки от шоколадных батончиков. Обертки от жевательной резинки. Пакеты из-под чипсов. Квитанции. Пустые банки из-под содовой. Открытая пепельница наполнена до краев мелочью, которая вываливалась из нее, следовательно, тоже была на полу.
Дверца Грея громко скрипнула, он уселся на место, затем с тем же громким скрипом захлопнул ее.
Он завел старушку, дал задний ход, и мы уже ехали по переулку, когда я спросила: — Ты прибирался в старушке с тех пор, как я уехала?
— В старушке?
— В твоем грузовике.
— Ясно, — пробормотал он, я посмотрела на его профиль, увидев, что Грей ухмыляется. Затем он ответил: — Возможно.
— Судя по увиденному, не уверена, что ты говоришь правду.
Грей взглянул на меня, затем снова на лобовое стекло и ответил:
— Айви, я парень. Это грузовик. При чем не новый. Даже не пятилетней давности. Этому грузовику пятнадцать лет. Я в принципе не прибираюсь и, определенно, не делаю этого в пятнадцатилетнем грузовике.
— Грей, теперь в твоем грузовике часто будет ездить классная, хотя и бывшая танцовщица, — напомнила я.
— Хорошо, тогда ты можешь здесь прибраться, — ответил Грей, и я хихикнула.
Когда Грей свернул на дорогу к Мустангу, я взглянула в лобовое стекло.
— Итак, если ты не прибираешься, значит, после отъезда миссис Коди Мейси все равно приходит убирать твой дом?
— Да, каждые две недели.
— Это странно, Грей, — тихо заметила я.
— Почему?
— Ну, ты взрослый мужчина, и у тебя есть руки и ноги, все пальцы на месте. Не говоря уже о том, что твои дяди — придурки, а она замужем за одним из них.
— Да. Но они не приходят и не убирают мой дом. Мэйси не относится к придуркам. А также знает, что два года назад я посадил кучу деревьев, завел еще больше лошадей и у меня чертовски много проблем. Так что я был занят, и одна из проблем, которой мне не нужно заниматься, — это уборка дома. Круто, что она это делает, и я ей благодарен. Хотя... — Я повернула голову, увидев, что он сделал то же самое, с ухмылкой взглянув на меня, прежде чем повернуться к дороге. — Она больше не оставляет цветов.
— Ну, хоть это радует, — пробормотала я, и Грей усмехнулся.
— Кстати, — заметила я после того, как его смешок стих, — ты оставляешь пепельницу с мелочью открытой, тем самым практически умоляя кого-нибудь взломать эту развалину.
— Если им хочется поднапрячься ради четырех с лишним доллара мелочи, ради Бога.
Вот и все.
Мы замолчали, пока старушка везла нас к Мустангу.
Дерьмо.
Как будто почувствовав, что мои тревожные мысли вернулись, Грей тихо сказал:
— Детка, никто не думает о тебе плохо.
Ну, конечно.
— Грей, откуда тебе знать? Если бы они думали, то вряд ли бы тебе сказали, но я это почувствую.
— Они знают, что нас разлучили, и знают, что ты сделала ради меня, ради бабули, никто не думает о тебе плохо.
Посмотрим.
Но я не ответила.
Когда я этого не сделала, Грей приказал:
— Айви, дай мне руку.
Посмотрев на него, я увидела, что он протянул мне руку ладонью вверх. Я вложила в нее свою руку, и его пальцы крепко сжались.
Затем он прошептал:
— Никто не думает о тебе плохо. Если бы думали, считаешь, я бы посадил тебя в грузовик и повез в город?
Его слова звучали логично.
— Нет, — тихо ответила я.
— Тогда расслабься.
Я перевела дыхание, затем сказала:
— Хорошо.
Его пальцы снова сжались, и он повторил за мной:
— Хорошо.
Мы ехали в город, Грей держал меня за руку, уложив их на перекладину между сидениями, а я пыталась успокоиться. Грей, которого я знала семь лет назад, никогда бы не заставил меня пережить нечто неприятное. И, насколько я могла судить, сейчас Грей остался тем же.
Он припарковался, мы, скрипнув дверцами, вышли, и Грей направился к моей стороне. Обняв меня за плечи, он указал на парадные двери Центра ветеранов. Я обняла его за талию и, позволив его телу окутать меня, шагнула вперед, тесно прижимаясь к Грею.
За этими дверями находились хорошие люди, которые, тем не менее, могли осуждать меня.
Но у меня был Грей.
Со мной все будет в порядке.
Грей толкнул двери, ведя меня за собой.
Семь лет тоже никак не изменили это место. За длинными столами со скамейками сидело полно народу. В просторном помещении раздавался гул голосов. А в воздухе витал запах жарящихся стейков.
Мы сделали два шага внутрь, я в своем дорогом сарафане и туфлях, Грей в джинсах и футболке.
И взгляды обратились к нам.
Мне следовало переодеться. Я слишком разоделась.
К нам обратилось еще больше взглядов.
Мне, определенно, следовало переодеться.
Еще больше взглядов, и разговоры начали стихать.
Пока Грей вел меня по проходу между столами, никто его не приветствовал, и до меня дошло, что, вероятно, я не смогу этого сделать.
Мы подошли к столу, где уже сидели трое и напротив друг друга оставались свободные места, и Грей остановил меня, но к этому моменту вокруг воцарилась тишина, и я знала, что все взгляды устремлены на меня.
У меня не было яркого макияжа, страз или света прожектора, за которыми можно было бы спрятаться.
Нет, я не могла этого сделать.
Рука Грея на моих плечах напряглась, я начала вскидывать голову, прижимаясь к нему, чтобы прошептать, что хочу уйти, когда это произошло.
Кто-то захлопал.
Я повернула голову в том направлении и увидела идущего к нам по проходу Сонни, он хлопал, звук громко раздавался в тишине пространства, и его лицо было напряжено.
Какого черта?
Кто-то еще начал хлопать, и я резко повернула голову в ту сторону, увидев, что это Дэнни, мужчина Джейни, и когда наши глаза встретились, он поднялся на ноги.
Кто-то еще начал хлопать, я снова повернулись, увидев, как Барри и Джин поднимаются со своих мест, их взгляды устремлены на меня, лица расплывались в улыбках. Потом кто-то еще начал хлопать. Потом еще. И еще. Затем
