«Мне снова приходится без тебя засыпать. Сон – самое длинное изо всех провожаний».
А может быть, вот так: «Мне снова приходится без тебя засыпать. Сон – самое долгое изо всех расставаний».
Точно не помню. Но знаю, что это именно так. Я бесконечно тебя провожала и бесконечно с тобой прощалась. Через годы, через все свои неудачные встречи. И я простилась, чтобы вот сейчас встретить снова. Чтобы потом опять провожать? Я не хочу, не смогу второй раз тебя потерять. И ничего не смогу объяснить Маше, если ты в один прекрасный день опять нас разлюбишь и полюбишь кого-нибудь другого…
В общем, вот это и есть мой тебе ответ. Видишь, и я не могу удержаться от трех точек. Именно по той же причине – я в растерянности и не знаю, что сказать. Говорю «да» и начинаю подробно объяснять, почему все-таки – «нет». Говорю «нет» и в подтверждение своих сомнений привожу цитаты из негритянской песенной лирики. «How can I go on wi-i-i-thout you?» Даже не хочу больше переводить, все это слишком лестные слова в адрес того, кого нет рядом».
***
Я пошла на кухню за чаем и по дороге выглянула в окно. На снегу перед домом узкой аккуратной цепочкой петляли чьи-то следы. Я отошла от окна, а потом вернулась, присмотрелась внимательнее. И осторожно, чтобы ничего не уронить и не разбудить спящую в соседней комнате Машу, полезла на антресоли. В дальнем углу, под коробкой со старыми елочными украшениями, я нашла дедушкину раскладывающуюся подзорную трубу. Маленькая Маша могла часами смотреть в нее на улицу, наблюдая за птицами, собаками, разглядывая спешащих мимо чужих пап, пьяненьких, усталых, недовольных, нагруженных продуктами, пустыми бутылками и враньем.
Я снова подошла к окну и посмотрела в трубу. Свет от фонаря падал так, что четко были видны огромные буквы, протоптанные на покрытом толстым слоем снега пространстве перед домом.
С + И.=Л.
Я улыбнулась. Удивил! И посмотрела снова. Да нет же! Там не «Л.», а «М.»! То есть,
Света + Игорь = Маша
Конечно! Маша – единственная реальность, не подлежащая сомнению в наших отношениях. Все остальное эфемерно, спорно и с годами становится мифом, причем миф у каждого свой.
А чуть левее еще что-то написано… Я перешла с подзорной трубой в Машину комнату, где широкое окно с эркером выходит сразу на три стороны света, и посмотрела оттуда. Ага, там еще одна строчка.
И. + М.=Л.
Ну, правильно. Еще бы М. с этим согласилась, с этой большой и неожиданной отцовской Л. в ее жизни. Под строчкой, посвященной Маше, была еще одна:
С. + И. = ∞
Я вернулась к своему столу, на котором лежало сто раз начатое, перечеркнутое, бесконечное письмо Игорю Соломатько. Как когда-то давно, он снова заставлял меня с ним говорить, день и ночь, даже когда он сам спал или думал вовсе не обо мне…
***
«Это замечательно. Когда ты только успел все это протоптать? Кажется, загогулина в конце означает математический знак бесконечности.
Или вечности? Что ты имел в виду, Игорь Соломатько, отец моей единственной дочери и моя единственная любовь в жизни?
Что отныне мы с тобой вместе будем ждать путевки в вечность и вместе ее не бояться, делая вид, что нам она достанется последним, эта оплаченная всей жизнью, принудительная путевка в никуда?
Или же ты имел в виду, что нет смысла пытаться убежать и спрятаться от тебя и от себя самой, поскольку то, что нас связывает, – бесконечно?
А может, ты опять просто маялся и ходил туда-сюда, вперед-назад и обратно, к тому запретному, что так манит, неожиданно и запоздало, от того привычного и удобного, что никак не отпускает, несмотря ни на что? Несмотря ни на что…»
Когда я доставала подзорную трубу, я все-таки уронила с верхней полки под самым потолком несколько книжек. Одна из них раскрылась на закладке, которую я бог знает когда, наверно еще в ранней юности, в Машином возрасте, в ней оставила. Я делаю в книгах варварские закладки, но зато почти вечные, – просто сильно загибаю угол нужной мне страницы. И через двадцать лет книжка открывается там, где я ее заложила.
И вот теперь я читаю и удивляюсь: а почему же в таком прекрасном возрасте, когда звенели ручьи, не скрипели по утрам ноги-руки и в пустой, веселой голове носились неясные образы будущего счастья, солнечного и бесконечного, почему я тогда заложила страничку и обвела ручкой, не жалея книгу, вот это хокку, крошечное стихотворение японского поэта, самурая и отшельника Мацуо Басе?
«В доме Кавано Сёха стояли в надтреснутой вазе стебли цветущей дыни, рядом лежала цитра без струн, капли воды сочились и, падая на цитру, заставляли ее звучать.
Стебли цветущей дыни.
Падают, падают капли со звоном-
Или это – цветы забвения?»
Не думала же я тогда, что это зыбкое, печальное, неуловимое нечто и есть – счастье?..
Так обрывается рукопись, которую принесла мне Светлана Филиппова тем апрельским утром. Обрывается или заканчивается? Сей ребус – ее подарок мне на все оставшиеся в моей жизни праздники. Ох, как не хочется говорить – последний и горький подарок.
Да, и вот еще что – было это в октябре или апреле? Вроде бы я точно помню то пронзительное ощущение первых холодов и свое чуть заледеневшее окно, и как она уходила по хрустящим, подмерзшим с утра лужицам. Но, с другой стороны, как бы быстро жизнь ни шла, особенно теперь, вряд ли бы я не заметил, что прошло все-таки уже почти полгода, а может, и больше.
Тогда, считай – не считай, но было это в самом начале апреля или в конце марта, когда вдруг внезапно стаивает последний снег, за какие-нибудь пару дней, и ненадолго появляется странный, всех и всегда волнующий запах весны. Единственное время года, имеющее запах, между прочим.
И я помню, что она как раз принесла его с собой. А я, присматриваясь ко всему непривычному, что было в тот день в ней, попутно размышлял: вот напишу сейчас несколько строчек о том, что пришла женщина, пахнущая весной, – неудобно будет не то что печатать их, а даже собаке своей прочитать.
Ну и третий, самый главный вопрос – так чем же все-таки закончилась эта причудливая, как сказал бы мой шестилетний внук, лав стори? И закончилась ли она вообще?
И я снова и снова перечитываю ключик к разгадке, ее подсказку в самом конце, в письме, которое она до бесконечности писала этому никчемному и неопределенному Соломатьке или Соломатьку, я, кстати, так и не разобрался, как правильно. В общем, ироду, который много лет назад забрал с собой ее душу (вот откуда льдинки в ее смеющихся глазах!) и теперь как будто бы увез куда-то ее саму.
