– Да, – сказала Маруся. – Это важно.
Ей казалось, что эти оборванные нити с печальным свистом носятся прямо у нее над головой. Давным-давно два человека оборвали их, хотя любили друг друга, и жизнь каждого из этих двоих пошла отдельно, пошла совсем не так, как могла бы пойти, и все закружилось, все как-то сложилось в жизни каждого из них, но вместе они уже не были никогда.
И вот теперь Маруся не просто знала, а физически чувствовала, что оказалась последней в одной из этих двух оборванных нитей. И еще она знала, точно так же чувствовала, что Матвей оказался последним в другой. Это было глубже кровного родства, это касалось сердца каким-то очень странным дыханием...
Двери в каминный зал распахнулись сразу двумя створками. Франческа Маливерни остановилась в дверях и сказала:
– Все кончилось. Пойдите к нему, дети.
Она сказала это по-итальянски, но Маруся поняла каждое слово.
– Ты измучилась и устала, – сказал Марко.
Они остались наедине впервые за эти последние дни, отмеченные ежеминутной величественной суетой похорон. Маруся понимала, что избежать присутствия на них невозможно, да ей и не хотелось обижать Марко и Франческу, но все-таки эти дни были для нее тягостными. У нее никогда в жизни не было никаких родственников, кроме мамы и бабушки Даши, поэтому то, что она увидела во время похорон Паоло Маливерни, было для нее слишком непривычным. Родня Маливерни оказалась такой многочисленной, что после десятого примерно лимузина, прибывшего к вилле, Маруся перестала считать, сколько людей состоит с ними в родстве. Конечно, приезжали и друзья, и коллеги по Падуанскому университету, где Паоло Маливерни был профессором, но Марусе казалось, что больше всего съехалось именно родственников – скорбящих, молчащих, плачущих, соболезнующих.
Гроб так завалили цветами, что строгий профиль Маливерни был среди них едва заметен. Марусе трудно было представить, что эти цветы, и вереница машин у калитки, и толпа людей, и потемневший мрамор фамильного склепа на кладбище – все это связано с ее отцом, а значит, как-то связано и с нею. Она так и не могла осознать, что Паоло Маливерни ее отец... Происходящее сейчас в его доме происходило словно бы отдельно от нее, она чувствовала во всем этом только обязанность, которой невозможно избежать.
Сначала Маруся надеялась, что ей удастся как-нибудь затеряться в толпе людей, но вышло так, что пришлось сесть у самого гроба рядом с Марко и Франческой, и каждый, кто подходил выразить им соболезнование, выражал его и ей тоже. От этого у нее вскоре заболела голова, а часа через два она поймала себя на желании лечь прямо на пол за стульями и уснуть. Ей стыдно было такой своей бесчувственности к происходящему, но она ничего не могла с собою поделать.
Она думала, Марко всего этого не замечает, но, наверное, ее состояние было слишком очевидно, потому он и сказал о ее усталости.
– Нет, не устала, ничего, – попыталась возразить Маруся.
– Ты не умеешь обманывать, – чуть заметно и невесело улыбнулся он. – У тебя слишком честные глаза. Ты устала, а впереди еще дни с нашими родственниками, которые приехали издалека. Я думаю, тебе лучше уехать на эти дни и отдохнуть. А потом вернуться к нам опять.
– Куда уехать, в Москву? – не поняла Маруся.
Хотя обратный билет у нее был с открытой датой, но все-таки это был один билет, и денег для того, чтобы через неделю снова приехать в Падую, у нее, конечно, не было.
– Не в Москву. Где-нибудь в Италию. Здесь много красивых мест, чтобы тебе отдохнуть. Но если ты захочешь, я предложил бы... – Марко вопросительно посмотрел на Марусю. – Сейчас приехал один наш родственник, я уже говорил с ним. Он работает в Институте итальянского языка, это рядом с Флоренцией, на вилле Медичи. Институт занимает виллу, которая принадлежала семейству Медичи. Она очень знаменитая, потому что Боттичелли написал картины «Рождение Венеры» и «Весна» именно для нее. Но дело не только в этом. Я думаю, это дом для человека с воображением. А ты, я думаю, все равно не смогла бы сейчас отдыхать так, чтобы... просто отдыхать. Потому что ты не только устала, но и очень взволновалась за эти дни. Это правда?
– Правда, – кивнула Маруся.
– Тогда ты можешь поехать во Флоренцию. На виллу Медичи? – полувопросительно-полуутвердительно произнес Марко. И, заметив, что Маруся растерялась, спросил: – Это предложение обидное для тебя? Ты думаешь, мы хотим от тебя избавиться?
– Ну что ты, совсем нет! – горячо воскликнула Маруся. – Наоборот, я очень рада! То есть, в смысле, я хочу посмотреть виллу и картины Боттичелли, – тут же смутилась она: странно звучало выражение радости после похорон!
– Картин Боттичелли там уже нет, – улыбнулся Марко. – Они давно в галерее Уффици. Но там есть один луг... Сейчас начинается апрель, и он точно такой, как на картине «Весна». Пока я не увидел этот луг, мне казалось, что Боттичелли его просто придумал для своей картины.
– Спасибо, – сказала Маруся. – А Флоренция отсюда далеко? На чем туда ехать?
– На машине. Я тебя отвезу.
Если Маруся и удивилась чему-нибудь в этом своем неожиданном перемещении, то только тому, что оно совсем ее не удивило. Она словно попала в какой-то нестремительный, но сильный поток, и в его движении не существовало таких слабых чувств, как удивление.
Они с Марко до обеда гуляли по Флоренции, и Маруся чувствовала, что этот город, полный фонтанов, статуй и соборов, от которых кружилась голова, совсем не подавляет ее, а, наоборот, втягивает в себя как свою.
– Втягивает? – переспросил Марко, когда она попыталась объяснить ему свое ощущение. – Это возможно. Но ты увидишь, ты почувствуешь, что вилла Медичи втягивает сильнее.
– А откуда ты знаешь?
– Я однажды жил там целый месяц. Попросил того родственника, которого попросил и сейчас. На моей душе было тогда очень тяжело, и мне надо было чем-нибудь занять свое воображение. И я жил на вилле Медичи. Через неделю мне уже не хотелось никуда выходить, никого к себе позвать в гости, я отключил телефон... Такое ее свойство.
«Наверное, у него и правда безответная любовь была, – подумала Маруся. – Неужели к русской?»
Спрашивать об этом она, конечно, не стала. Но о другом – о том, что никак не отпускало ее мысли, – она спросила:
– Помнишь, ты говорил, что знаешь, почему наша бабушка Ася Ермолова когда-то уехала из Москвы? Ты правда это знаешь?
– Правда, – кивнул Марко. – Я знаю от моего отца, а он от моего дедушки, своего отца.
– Но это же было так давно! И не с твоим дедушкой, а совсем с другим человеком. Почему же вы это знаете?
Впрочем, еще договаривая эти слова, Маруся уже поняла почему. Достаточно было вспомнить толпу родных на похоронах Паоло Маливерни.
