Она, несомненно, ошиблась, сказав ему как-то, что он не знает женщин. Он знал их – пожалуй, даже слишком хорошо, решила она. Как много он замечал и видел в ней такого, что она считала сугубо личным, недоступным постороннему взгляду. Сколь много он понимал, когда прикасался к ней, из того, что она считала сокровенным, известным только ей самой?
Понимает ли он, что она его любит? Джессика непроизвольно взглянула на дверь из спальни в гостиную. Слейд продолжал печатать. Нет, не может он знать, как глубоки ее чувства. Он, конечно, и не подозревает, тут она слегка улыбнулась, что она полна решимости не дать ему уйти из своей жизни, независимо от того, когда и как разрешится создавшаяся ситуация. О, если бы он знал о ее намерениях, он бы держал ее на приличном расстоянии. Осторожный человек. Слейд считает, что он создан для одиночества. «Нет, – решила Джессика, – судьба приготовила ему кое-какие сюрпризы». Когда ее собственная жизнь снова будет принадлежать ей самой, она продемонстрирует ему, какие именно.
Джессика встала и пошла к двери. Слейд сидел к ней спиной, руки бегали по клавишам. Он даже не услышал, как она вошла, настолько глубоко был погружен в свои мысли. Не желая ему мешать, Джессика прислонилась к дверному косяку. Пепельница у его локтя наполовину заполнилась окурками, в ней лежала еще тлеющая забытая сигарета. Кофейная чашка была пуста, но к обеду он не притронулся, и Джессика вдруг почувствовала, что ей, по примеру Бетси, хочется выругать его за пренебрежительное отношение к еде.
Вот так все может быть, вдруг поняла она, если мы переживем этот кошмар. Он бы стал здесь работать, а я бы слушала стук его машинки, когда приходила домой. И иногда, по ночам, он вставал бы и плотно прикрывал дверь, чтобы этот стук меня не будил. А по воскресеньям, утром, мы бы гуляли по берегу… сидели бы у камина, глядя на огонь, в дождливые дни. «Да, – подумала она, закрыв глаза, – это могло бы случиться. Когда-нибудь. Однажды».
Устало вздохнув, Слейд перестал печатать и потер затекшую от неподвижности шею. То, что вело его и понукало три последних часа, вдруг исчезло, и он не знал, что делать дальше.
Он машинально потянулся к чашке, но она была пуста. Может быть, если спуститься вниз и попросить еще, порыв вернется. Пока он раздумывал над этим, подошла Джессика.
Обняв его руками за шею, она прислонилась щекой к его голове. Любовь бешено стучала в ее венах. Она крепко его обняла, проглотив слова, которые он, возможно, еще не готов услышать. Есть другие, и ей тоже хочется их сказать. Он не догадывается, но у них будет много времени.
– Слейд, никогда не переставай делать то, к чему ты предназначен судьбой.
Не совсем уверенный в том, что она имеет в виду, он нахмурился:
– Сколько ты прочла?
– Все, что ты мне дал, – и мне мало. Когда ты закончишь? О, Слейд, это просто чудесно! – сказала Джессика, не давая ему заговорить. – Это прекрасное произведение, все, все: слова, чувства, люди.
Слейд повернулся так, чтобы видеть ее лицо. Ему не нужны банальности, пустые комплименты, от нее особенно. Ее глаза сияли, но его взгляд оставался холодным и настороженным.
– Почему ты так думаешь?
– Потому что ты рассказал о людях, которых мы все встречали или знали. – Она пошевелила пальцами, словно в поисках нужных слов. – Потому что ты заставил меня плакать, и содрогаться от страха, и смеяться. Там есть такие места – та сцена на парковке в главе седьмой. Я ее не хотела читать. Она такая жестокая, дикая. Но я все равно прочла, хотя мне это было больно. Слейд, никто из тех, кто прочтет твою книгу, не останется к ней равнодушным.
Она положила ему руки на плечи.
– А разве не для этого писатель пишет?
Он в упор смотрел ей в глаза. Он ждал, он взвешивал то, что услышал, он сравнивал это с тем, что видел.
– Знаешь, – признался он, – я только сейчас понял, как испытывал судьбу, позволив тебе прочитать рукопись.
– Испытывал судьбу? Почему?
– Если бы ты осталась равнодушной, я не уверен, что смог бы закончить роман.
Большего он не мог бы сказать при всем желании. Джессика прижала его ладонь к своей щеке. Понимает ли он, что значит для нее эта одна-единственная фраза?
– Да, я была тронута, Слейд. Когда это опубликуют и я прочту твою книгу, то всегда буду помнить, что часть ее была написана здесь.
– Собираешься в честь этого возвести монумент? – улыбнулся он.
– Нет, повесить скромную мемориальную дощечку, – и, нагнувшись, она его поцеловала. – Не хочу, чтобы ты очень уж возгордился. А как с литературным агентом? У тебя есть такой? – неожиданно поинтересовалась Джессика.
Слейд хмыкнул и усадил ее к себе на колени.
– Да, есть, но пока наши отношения не слишком выгодны для нас обоих. Он продал несколько моих рассказов и делает все, что полагается делать агентам, стараясь продать один мой роман.
– Один твой роман? – Джессика отстранилась, потому что Слейд стал игриво покусывать ей мочку уха. – Так у тебя есть и законченное произведение?
– М-м-м. Иди ко мне. – Ему очень хотелось прижаться губами к укромному и очень чувствительному местечку, где шея переходит в плечо.
– О чем он? – Она опять отстранилась. – Когда я смогу его прочитать? Он такой же интересный, как этот?
– Тебе кто-нибудь говорил, что ты задаешь слишком много вопросов?
И, просунув руку под ее свитер, Слейд накрыл ладонью ее грудь. И тут же почувствовал, как у нее сильно забилось сердце.
– Вот это мне нравится, – пробормотал он, целуя ее в шею. – Стоит только прикоснуться к тебе, и пульс твой пускается вскачь.
Он погладил ее сверху вниз до талии.
– А ты похудела, – нахмурился Слейд. – Ты стала слишком тонка. Ты вообще когда-нибудь ешь?
– А тебе когда-нибудь говорили, что ты слишком много болтаешь? – спросила Джессика и поцеловала его в губы.
Он даже тихонько застонал от удовольствия и обхватил рукой ее затылок, чтобы продлить поцелуй. Он хотел встать, собираясь отнести ее на кровать, но Джессика просто стащила его на пол. Ее охватил приступ желания, внезапный, как вспышка пламени. Осыпая его лицо и шею безумными поцелуями, она стала быстро расстегивать его рубашку, в жарком нетерпении приближая момент, когда коснется его обнаженной плоти. Слейд понимал, что частично это неистовство страсти вызвано желанием подавить свои страхи. Он подчинился ее порыву, позволил ей вести его за собой. Она сама установила темп – и он был бешеный.
Чувство беззащитности было ему внове, но он вдруг ощутил себя в безвыходном, тупиковом положении, словно в чужом мире, где властвовали страсть и чужая, безумная воля. У него не было сил сопротивляться. Она сводила его с ума. Слейд терял рассудок и понимал это, но был не способен ее остановить и взять власть в свои руки. На этот раз он мог только соответствовать, только отвечать, но его пассивность увеличивало ее силы.
