пожалуйста. Мне на тебя глубоко плевать! Скажи только одно, ты действительно выкинула мамины сережки, как сказала людям Барановича?
Она собралась что-то ответить, но я остановила ее словами:
– Прежде чем соврать мне, подумай вот о чем, Оля. Я выбралась из лап этих ублюдков, а сам Баранович гниет в тюрьме. Его влияния оказалось недостаточно. Соврешь – сделаешь себе еще хуже!
– Я… Ты даже не спросишь, как я?
– А что? Жива. На ногах стоишь. Дышишь. Отвечай на вопрос, Оля, у меня слишком мало времени, а у тебя еще меньше!
– Х-х-хорошо. Я не выкидывала их на помойку. В ломбард сдала, называется «Кристалл», на углу дома по адресу Папанинцева тридцать семь. Это… в пяти-семи минутах ходьбы отсюда!
– Ясно!
Я развернулась и пошла прочь.
– Мия, мы еще общаемся? – донеслось мне вслед.
Что за наглость такая?! Как ей хватило совести предположить подобное после всего, что она сотворила?!
– Нет, я тебя не знаю и знать не хочу. Всего хорошего!
* * *
До ломбарда «Кристалл» я добралась быстро, словно летела над поверхностью земли и не замечала пройденного расстояния. Но на протяжении всего пути до ломбарда я чувствовала себя странно, постоянно хотелось обернуться, словно за мной кто-то наблюдал пристально. Возникло неприятное ощущение жжения в районе лопаток. В начале вечера было полно пеших прохожих и проезжающих машин… Может быть, я зря накручивала себя.
Войдя внутрь, я мгновенно направилась к витрине и жадно начала изучать ассортимент товара, в поисках тех самых сережек.
Внезапно тело пронзило острой вспышкой, пальцы свело судорогой.
Зрение начало выплясывать!
– Девушка, осторожнее, пожалуйста! Не наваливайтесь на витрину!
– Покажите мне вот эти сережки с гранатом, – попросила я.
– Вот эти?
Девушка из ломбарда не спешила подавать мне лоток с украшениями, пристально осмотрела меня. Наверное, я выглядела дурно: покраснела, разволновалась, пальцы тряслись от сильного переживания.
– Да-да, дайте мне их посмотреть!
Если я права, то на внутренней стороне застежки правой серьги будет царапина, почти незаметная.
Якуб
Расставание с Мией болезненно ударило по мне.
Первоначальная бравада схлынула.
Ярость? В топку. Гнев? Иссяк.
А что осталось потом?
Херня. Муть какая-то.
Даже накручивать себя без конца устал. Устал злить себя на тему отношений, устал игнорить мысли о Пчелке в своей голове. Устал тормозить главную мышцу по левую сторону в груди. Раньше рядом с Мией сердце тарахтело, как мотор гоночного болида на трассе, а сейчас едва живое, треплется, как чахлый лист на ветру.
Сначала злился, топил гнев, жил на нем, как на энергетике. Я думал о ее словах, о нашем расставании постоянно. Это был чистый яд высшей пробы. Я этой отравой напитывался и херачил, как ненормальный, мог сутками не спать, работать, как робот.
К дяде Мураду мы вылетели вместе с Адамом. К моменту нашего прилета стало известно, что наш дорогой дядя Мурад пойдет на поправку. Всем заправлял его младший брат, дядя Касым, родни собралось немало.
Когда случается горе в семье, никто в стороне не останется. Работа уже кипела вовсю. Совместными усилиями мы решили закончить ремонт в строящемся доме. Дядя Мурад давно строил его, неспеша, но сейчас семья осталась на улице. Конечно, их приютили в одном из домов родственников, это даже не обсуждается, но нужно было решить вопрос с домом.
Поэтому мы с Адамом вложились по-крупному и работали наравне с другими мужчинами, посменно, спали там же, где ели, на топчане каком-то, пахали, как чернорабочие, не обращая внимания на статусы и доходы.
Планировали уложиться в неделю, но вышло чуть дольше. К моменту выписки дяди Мурада из больницы домашние срывали с новенького дивана целлофан и смешно сметали мусор со двора, чтобы встретить дорогого человека. Еще два дня мы пробыли в кругу семьи, пышно отпраздновали, что любимый дядя был снова с нами, а потом я решил вернуться, так и не решив для себя, как быть с Мией.
Адам помалкивал.
Всем своим видом брат намекал, что он уже сказал все, что думал обо мне и этой девушке, и дал право мне самому разобраться в чувствах. В чувствах? Даже смешно…
Я успешно раздавал советы другу Игнату, но, когда оказался сам в этом губительном капкане, внезапно понял, как непросто находиться по другую сторону, быть в эпицентре ревущего урагана и выдерживать хладнокровие.
Я был взбешен, хладнокровием и не пахло.
Усилием воли я заставил себя держаться в стороне, потому что знал, увижу Мию – и один только вид ее светлых глаз или взмах ресниц разбередит в душе вулкан, взрыв, вызовет Армагеддон.
Я уже жалел, что сказал ей, мол, все будет по договору. Она меня ужалила, ранила, как ни одна другая, а я в ответ со зла, с дуру предложил ей условия – унизительные, по сути.
Неправильные, если быть честным.
Потому что как раньше, я быть с ней не мог, а без нее – не хотелось.
Никак.
Была рядом, не грела, но жгла, и я давился эмоциями, которые в груди бушевали! Некоторое время жил на этом топливе. Даже представить страшно, сколько всего я перелопатил, сжигая ярость и злость.
Но потом наступило отупение – просто отупение.
Никогда не понимал людей, которым лень отрывать зад от кровати, но я стал именно таким: ленивым и апатичным. Мне стало лень. На все похуй. На все забил.
Лень было вставать на пробежку. Лень приготовить завтрак. Лень делать что-то. Приходила уборщица, пыталась прибраться в моей спальне. Я наорал на нее и уволил, довел бедную женщину едва ли не до инфаркта и отправил прочь на такси!
Причина была простой: я увидел, как уборщица подняла с пола белье, сброшенное Мией в наш последний день. Трусики и бюстик. Мия забыла их впопыхах. Я их не трогал, мне нравилось, как они небрежно валялись на пути к кровати.
