Мы выходим из бара с режиссёром Андреем, идем по Казанской улице. Ночь. Красота. Пьяная благодать. Андрей вдруг резко лезет ко мне целоваться. Я выворачиваюсь из последних сил. Он стискивает меня в объятиях, не выбраться, мне остается только отворачиваться от его губ.
– Тихо, тихо, ты мне так все зубы выбьешь своим подбородком.
Я смеюсь.
– Хорошая фраза.
– Дарю тебе. Используй где-нибудь.
– Использую.
– Пошли ко мне домой.
– Нет.
– Почему?
– Тебе вчера дала классная тёлка.
– Как тебя это задело!
– Да не задело меня вовсе! Дала и дала. Чего ты еще хочешь?
– Хочу тебя.
– Да мало ли!
– Идём ко мне. У меня есть виски.
– Я не пойду к тебе.
– Пойдём.
– Вы меня достали, женатые мужчины, понятно? Дос-та-ли! Отвалите от меня!
Вырываюсь. Идём дальше.
– Почему обязательно надо в постель затащить? Почему ты не ценишь просто хорошего отношения к себе? Вот я. К тебе. Хорошо отношусь. С добротой.
– Как с добротой?
Опять останавливаемся.
– Вот так. С добротой.
Смотрю на него. Все-таки он хороший. И очень устал. Глажу его волосы.
– Почему отношение к тебе человеческое – вообще не нужно, а нужно только – трахнуть? Что за блядство сплошное?
За пылкой тирадой теряю бдительность. Он все-таки меня целует. Хватает ртом мои губы, как будто кусает.
– Подожди, – отстраняюсь от него, – Не так.
– А как?
Осторожно целую его.
– Вот так.
Я уже устала бороться. Глупо столько времени не сходить с одной и той же темы. Я целую его. Он целует меня. Стоим, целуемся. Не сказать, что это меня радует. Не сказать, что огорчает. Я вообще ничего не чувствую.
Он тянет меня в подворотню, мы стоим у его дома. Я упираюсь:
– Да не пойду я к тебе!
– Да только кофе попьём!
– Ага! Кофе! В два часа ночи!
– Идём.
Я вырываюсь.
– Идём. Только в другую сторону. Мне надо поймать такси.
Ухожу. Он остается стоять какое-то время. Я останавливаюсь, смотрю на него:
– Посади меня в машину, пожалуйста.
Он резко бьёт железной дверцей ограды, уходит в темноту двора.
– Ну, и дурак, – говорю я и иду ловить такси на противоположную сторону улицы.
***
«Не бойтесь кого-нибудь потерять, люди предназначенные судьбой, не теряются, те которые теряются – предназначены для опыта».
Автор неизвестен.
Бойтесь! Бойтесь, что потеряете! Бойтесь, что потеряете самого дорогого, самого важного, самого близкого, он уйдет от вас неизбежно и безвозвратно, ибо судьба человека на этой земле – терять. Никогда не забывайте о том, что вы потеряете. Цените каждую минуту, что он с вами. Берегите. Согревайте словами, торопитесь сказать: я люблю тебя.
Через несколько мгновений у вас не будет такой возможности.
Господи, как я люблю тебя, когда ты смеёшься. Ты такой детский в эти моменты. Тебе лет пять. Это бывает редко, но ты такой прекрасный в своей настоящности, такой открытый и безоружный, что я смеюсь в ответ не от рассказанной шутки, а от радости, что ты – такой…
Люби меня тогда, когда я меньше всего этого заслуживаю. Потому что в этот момент это – то, что мне больше всего необходимо.
Шведская пословица.
Я очень стараюсь.
Он сидит голый на краю разобранного дивана, у журнального столика, набивает табаком трубочку. Я обнимаю его всем телом со спины, обхватываю руками, кольцом, коленями, прижимаюсь щекой к лопатке, замираю. Но долго не выдерживаю, начинаю гладить, едва касаясь кончиками пальцев, спину, покрывать её тихими поцелуями.
Любимый, любимый, любимый мой.
Так мы и сидим.
Когда он теряет бдительность и проявляет ко мне излишнюю нежность, он заставляет меня расплачиваться за это. После ночи, когда мы спим, держась за руки, следует неделя игнора. Сдержанного, а порой и холодного ответа на сообщения. Или неответа. Я посылаю смс в никуда. Связь прерывается. После каждого неответа я злюсь. Замолкаю сама. Думаю: да пошёл ты… Начинаю ходить на свидания. Развлекаю себя, заполняю своё время и пространство чужими людьми. Чужие люди остаются чужими. Я стараюсь убедить себя, что это не так. Иногда я увлекаюсь своей игрой в беззаботность и верю в то, что могу обходиться без него совершенно спокойно. Потом от него приходит смс. После короткой череды препирательств – я игнорирую, он настаивает, я игнорирую, он настаивает – я еду к нему. Наутро возвращаюсь счастливой, зная, что – любима.
Дальше – вновь по заведенному кругу.
В один из периодов его молчания, когда я, поглощённая самообманом своей свободы, искрила обаянием и получала со всех сторон комплименты, от него пришло сообщение. Пять мертвых дней была тишина. И вот теперь два слова:
«Как ты?»
Я не ответила.
Вернее, ответила, но мысленно: да пошёл ты.
И уехала пить коньяк к давнему знакомцу. Предварительно согласившись на свидание с двадцатипятилетним массажистом.
Часа через полтора думаю: как-то оно некрасиво. Человек меня спрашивает как я, а я хамлю. Нельзя терять своё лицо. Нельзя уподобляться. Я ведь воспитанная девочка, когда меня спрашивают, я привыкла отвечать. И на пути к распитию коньяка я натыкала пальчиками ответ:
«Великолепно».
Что было истинной правдой, так как через пять минут я повстречалась со знакомцем, в лучах закатного солнца мы пошли в ресторан и выпили под рыбку-гриль первые пятьдесят. Минут через десять пришло:
«Так когда же?…»
То есть, имелось ввиду, когда же ты ко мне приедешь? «Никогда» – ответила я про себя и опрокинула под это решение еще пятьдесят. Нельзя же эксплуатировать мою воспитанность до бесконечности. Вопрос остался без ответа.
Дальше мы пили коньяк, ходили гулять, пили коньяк, сидели на скамейке в парке, пили коньяк, ходили в магазин, пили коньяк… Хороший был вечер. Я веселилась и искрила. Мысль-зараза, что я – нужна, но теперь – недоступна, добавляла куража. Часов в десять пришло сообщение:
«Судя по „великолепно“ ты не в духах, да? У тебя все в порядке?»
Когда меня спрашивают, всё ли у меня в порядке, я не могу игнорировать. Я слишком хорошо знаю, по какой тонкой нити мы все ходим, как уязвима эта грань между «в порядке» и обрушившейся бедой, и когда меня спрашивают, жива ли я, здорова, я не могу не отвечать. Поэтому я написала:
«Я в духах и я в порядке».
Наглое такое заявление, на грани фола. Тем не менее, отражающее истинное положение дел на тот момент, если принять во внимание мой внешний эпатаж от внутренней безысходности.
