Я заметила его еще до того, как он увидел меня. Он стоял рядом с Гильермо – оба в белоснежных комбинезонах с тонкими красными линиями, идущими от плеча вниз по рукаву и от подмышек до самых ног, обутых в белые сапоги на плоской подошве – легкие дутики со сложной шнуровкой, словно часть космического скафандра. Если бы в руках у обоих были шлемы, я бы точно решила, что они готовятся к полету. Но улетать они, похоже, не собирались. Пэппи подбежала и припудрила Гильермо.
– Андре! – крикнула я и замахала рукой. Он повернулся и улыбнулся победно – высокомерный сукин сын, он знал, что его шалость удалась. Тут до меня наконец дошло, насколько глупыми были все мои прежние мысли, и радостно улыбнулась, а он помахал в ответ.
– Птица! – Он подошел ко мне и вдруг, прямо у всех на глазах, притянул к себе и поцеловал, наплевав на то, что портит результат титанического труда Пэппи.
Его руки гладят мою обнаженную спину, он сжимает меня так, словно хочет сделать больно, губы, жадные, требовательные, разят наповал. Его язык у меня во рту, и он прикусывает мне верхнюю губу, наслаждаясь моим стоном.
– Значит, ты не убежала, птица.
– Ты просто мерзавец! – шепчу я, целуя его жесткие губы. Пэппи уже бежит к нам, сердито крича на Андре, а он отпускает меня так резко, что я чуть не падаю, и смеется.
– Успокойся, Милен, у нее теперь губы станут еще краснее.
– Дурак! – возмущается Пэппи-Милен, тотчас принимаясь реставрировать мое смущенное лицо и воспаленные губы. Мне же хочется смеяться и петь, а больше всего – целоваться с Андре и дальше – при всех этих людях.
– Ну что, готова к полету? – спрашивает он, когда Пэппи, недовольно ворча, наконец отходит, запретив Андре прикасаться ко мне даже пальцем. – Наша ракета – серебристая «Ламборгини». Мы сегодня нарушим кучу правил, ты «за»?
– Дорожного движения, да? – улыбаюсь я, не в силах подавить волну счастья, залившую меня, как цунами. Почему я вообще решила, что речь идет о сексе, тем более групповом? Гильермо? «Тебе понравится Гильермо», – сказал он, а я напридумывала себе черт знает что. Но нет, я точно знаю, что Андре сознательно убедил меня в придуманной им лжи.
– Надеюсь, не только, – промурлыкал Андре, надевая перчатки. Я заметила на его правой руке, на тыльной стороне ладони приклеенный пластырь. Порезался? Обжегся? – У меня есть на тебя планы, птица. Ты со мной? Сядешь в мою машину? Или предпочтешь Гильермо?
– Ты, случайно, не планируешь вылететь в пропасть? – усмехнулась я. – Потому что я очень близка к тому, чтобы тебя туда столкнуть.
– А если и да, что тогда? – удивился он и, коротко кивнув, отошел в сторону. И тут я увидела его – инопланетный корабль, который катили бережно, будто ценную реликвию, сразу несколько человек.
«Ламборгини» стояла, как серебристая каравелла, а он, Андре, определенно, являлся существом внеземной цивилизации. Я смотрела только на него, в то время как какие-то люди бесцеремонно переставляли меня, словно куклу, отдавая команды поворачиваться то так то этак. Камера наезжала и исчезала в конце парковочного блока, но я уже ни на что не обращала внимания. Я улыбалась и делала все, что мне велели, слушая громкую музыку, голоса, объявляющие в рупор о начале гонки, проводимой в рекламных целях между спорткарами «Ламборгини» и «Порше», и не возражала против пересъемки крупных планов – это я, которая всегда так бежала от камер. Вылететь в пропасть? Я уже летела туда, держа голову высоко поднятой, а плечи прямыми, стараясь скрыть от всех и в особенности от самой себя тот факт, что ради Андре готова буквально на все.
* * *
Мы гнали, как сумасшедшие, и оставалось только уповать на это серебристое чудо техники и умелость Андре, контролирующего наш полет.
– Ты убьешь меня к чертовой бабушке! – кричала я, хохоча, как сумасшедшая, совершенно забыв, что каждое наше слово записывается и транслируется на большой экран в том офисе, где меня переодели в серебряное платье.
– Держись, птица, – спокойно отвечал Андре и, словно чтобы напугать меня еще сильнее, отворачивался от трассы, прожигая мое раскрасневшееся лицо сосредоточенным взглядом.
– Смотри на дорогу, – вопила я, в ужасе цепляясь за ручку двери, но Андре не отрывал от меня взгляд, пока я не закрыла лицо ладонями в полной уверенности, что сейчас-то мы уж точно разобьемся. Между жизнью и смертью не остается времени на рассуждения о смысле бытия, и я, летя вперед, не думала в тот момент ни о чем.
Наша гонка началась на подземной парковке. Обычно в машине находятся только пилоты, но эта ночь была особенной, и сегодня вместе с ними взошли на борт две девушки. «Порше» против «Ламборгини», против ночного Парижа, против всех правил, друг против друга. Второй машиной управлял Гильермо. На старте, при въезде в парижский тоннель он махал нам рукой и газовал вхолостую, показывая, что сдаваться не собирается. А Андре не собирался давать ему ни единого шанса.
– Пристегнись, – сказал он, а затем обернулся и посмотрел прямо в камеру. Последний взгляд пилота. Вся акция была спланирована и оплачивалась автоконцернами и частными спонсорами.
– Ты что же, и вправду сейчас будешь гонщиком? Шумахером? – рассмеялась я. Андре оставался серьезным, кивнув без тени улыбки.
– Увидишь. А теперь я хочу попросить тебя об одолжении.
– Каком? – беспечно спросила я, прислушиваясь к реву моторов.
– Сними трусики, – бросил он обманчиво безразличным тоном.
– Что? Ты серьезно? – покраснела я. – Не мог попросить об этом раньше?
– Сними и дай мне, – сказал он жестче. – У тебя осталось всего несколько секунд.
– Но ведь… это заснимут!
– Да, – кивнул он и хищно улыбнулся. – Страшно?
Я не ответила, только приподнялась на сиденье и, задрав юбку, подцепила пальцем трусики – единственное, что на мне осталось от того, в чем я пришла на бульвар Де Марешо, – и кинула их в Андре. Он поймал мои трусики и запихнул их, свой трофей, в маленький кармашек на груди.
– Что ты чувствуешь теперь? – спросил он, опуская ногу на педаль газа. Мужчина в наушниках светло-зеленого цвета поднял вверх флаг, и Андре положил руку на коробку передач.
– Я почти голая.
– Хорошо. Потому что это – почти секс.
И тут началось. Машина рванула с места, разорвав воздух страшным грохотом. Желтый автомобиль Гильермо тронулся в тот же момент, но на долю секунды позже. Мы влетели в пустой тоннель почти по воздуху, я не чувствовала никакой сцепки с дорогой, и казалось, что мы набираем высоту. Страх, ощущение смертельной опасности немедленно сковали мне горло, стало трудно дышать, а пальцы вцепились в кожаную обивку кресла. В машине было совсем не много места, крыша нависала, борта сдавливали, я была практически распластана над дорогой, беспомощная, поверженная силами гравитации. Трудно было даже пошевелиться, а адреналин вырабатывался в таком количестве, что я стала слышать каждый звук, чувствовать каждое колебание автомобиля.
