— О чем? Что-то важное?
— Приеду и все расскажу.
Наверное, действительно очень важное, если перманентно занятый Никита решил приехать. Наташка, его жена, жалуется, что иногда неделями не видит его дома. Он пропадает в академии. Дома появляется на два-три дня и снова исчезает. Еще хуже, если идет эксперимент. Тогда Никита уезжает в Протвино и торчит там по месяцу, изредка давая о себе знать телефонными звонками. Ну, про меня и говорить нечего. Я его вообще вижу несколько раз в год: на дни рождения и на рождество, отмечать которое приохотила нас бабушка.
Может быть, именно от того, что мы редко видимся и не успеваем поругаться, люблю я Никиту после Димки больше всех. Многое для него готова сделать. И всегда рада его видеть. Вот сегодня: изобрела удобный предлог и ушла с планерки, дабы успеть приготовиться к визиту брата. Нажарить его любимых котлет. Боялась, не успею. Уж больно ранний час он назначил. Сам же бессовестно опаздывает. А в детстве, между прочим, был очень обязательным. Любил повторять вычитанную где-то поговорку: «Точность — вежливость королей».
Я ковырялась и получала удовольствие от процесса ковыряния. Опоздать? Об этом и речи не могло быть. Но времени в запасе еще много. Тем не менее, Никита, уже одетый, наглаженный и начищенный, ходил вокруг меня и зудел:
— Если ты будешь так копаться, мы непременно опоздаем!
Я потряхивала туго заплетенными косами с огромными бантами и продолжала молча сражаться с резинками на лифчике. Эти окаянные резинки выскальзывали из пальцев всякий раз, когда я пыталась пристегнуть чулки.
— Мам! — крикнул расстроенный Никита. — Да помоги ты ей чулки пристегнуть!
— И что за амуниция такая у женщин? — добавил он, обращаясь ко мне. — Носили бы и вы брюки. Ведь удобней.
Удобней, — согласилась я. Про себя подумала, что я-то не против, но соседи заклюют, если все время буду ходить в брюках.
Брюки мне нравились. И некоторые женщины отваживались их надевать. А у Шурочки Горячевой из второго подъезда были потрясающие синие бриджи. Я завидовала ей ужасно. Шурочка старше меня на три года. И очень хорошенькая: ясные серые глаза, льняные локоны. А уж в бриджах она выглядела настоящей куколкой. Когда и мне исполнится десять лет, мама купит мне такие же. Она обещала. Хотя я вовсе не уверена, что на мне они будут выглядеть столь изумительно, как на Горячевой. И кстати, даже Шурочка носит свои бриджи не часто. Что об этом говорить?! Вот и приходится мучиться с чулками, с теплыми байковыми штанами на резинках.
— Что тут у вас? — спросила мама, наконец появляясь на пороге нашей комнаты.
— Ой! — пискнули мы разом, как две дрессированные белые мышки.
Никого красивей нашей мамы в мире не существовало. Не знаю, как Никита, а я поняла это сразу. Только взглянула на нее и поняла. Тонкая серо-зеленая юбка до колен. Белоснежная блузка с широкой, из настоящих кружев, вставкой на груди. Лаковые туфли-лодочки на шпильках. И над всем этим большие ярко-зеленые глаза и пышные рыжеватые кудри. Специально к этому дню мама сделала шестимесячную завивку. Стройная, ладная, как статуэточка.
Прошедшей весной дядя Толя Кулагин с пятого этажа часто по вечерам выходил во двор с аккордеоном. Играл прямо на улице. К нему почти сразу же начинали сходиться взрослые и дети. Взрослые танцевали танго и фокстроты, а мы глазели на эти танцы. Моя мама тоже танцевала. Иногда с папой, иногда с кем-нибудь еще. Она блестела глазами, весело смеялась. И тогда становилась очень хорошенькой. Но сегодня! Нет, никого красивей мамы не было и быть не могло.
Мама помогла мне пристегнуть чулки и ушла на кухню — уложить нам с Никитой завтраки в портфели, а мне вдобавок большое красное яблоко. Я немного расстроилась. Никогда мне не стать такой красивой, такой спокойной и… и… И не знаю, какой еще…
Никита сразу все понял. Он меня чувствовал, что ли? Он многих чувствовал.
— Не расстраивайся, Кать! Ты сегодня тоже красивая. Ведь это твой день!
Мой, конечно. Но не только мой. Сколько еще детей на земле пойдут сегодня в школу первый раз?! Миллионы! Я огорченно сопела, расправляя на себе складки коричневого форменного платья.
— На! — Никита протянул мне накрахмаленный белый фартук. — Давай, помогу!
Он выскочил из комнаты и через минуту вернулся с огромным букетом гладиолусов. Себе великодушно оставил только астры. Я завязала шнурки на ботинках и взяла в руки букет.
— Ты как клумба! — хохотнул Никита. — Одни цветы и банты! Мам! Мы готовы!
Отца не было. Он ушел на работу. Не посчитал нужным взять отгул. Сказал маме, мол, это не слишком великий праздник. Все когда-нибудь идут в школу первый раз. Вполне достаточно, если мама одна проводит меня. Мы с Никитой случайно слышали их разговор. И оба обиделись. А вот бабушка с дедушкой отгулы взяли и приедут к нам сюда. Только позже.
На улицу мы вышли чинно. Мама держала меня за руку. Никита шел рядом. Нес два портфеля: свой и мой. А еще букет астр. Встречные здоровались с нами и ласково мне улыбались. За год тут все перезнакомились. Большинство работало вместе с отцом. Да и не так уж много домов построили. Всего пять, не считая нашего. Папа в шутку называл эти дома рабочим поселком. Были еще дома. Точно такие же. Только блочные и почему-то желтого цвета. Но их построили очень далеко. У дороги, которая вела мимо кладбища к станции «Чертаново». Никого из тех домов мы не знали. Вернее, мама и я не знали. У отца там жил кое-кто из рабочих с его участка. А Никита не без помощи Ивана давно перезнакомился со всеми, с кем только можно было. Даже в окрестных деревнях. Еще бы! Он целый год ездил в школу в Студгородок. Вернее, в Москворечье. Доезжал до Студгородка, а дальше пешком.
Наша школа построена тоже не рядом с домом. Минут пятнадцать идти. Да еще между строящихся домов по непролазной грязи. По доскам, которые положили в виде узенькой дорожки. Доски эти, стоило на них наступить, хлюпали и поднимали в воздух брызги коричневой жидкой глины. Все, потому что последнюю неделю шли непрерывные дожди. И только сегодня с утра сияло солнце. Как по заказу. К обеду, наверное, даже жарко станет.
Никита лихо перескакивал самые грязные места. Обещал, что скоро, вон за тем домом, появится асфальтированная дорожка. Хотя это и без него было известно. Мы с мамой шли медленно, ступая по доскам осторожно и как можно легче, опасаясь поднимать фонтаны жирной грязи. И впереди, и позади нас так же осторожно двигалась толпа людей. Шутки, смех, белые фартуки, цветы. Из распахнутых настежь окон звучала музыка. И я вдруг забыла о своих переживаниях. Общий праздник захватил меня. Захотелось шутить и смеяться. Стало радостно. Да и дорожка асфальтированная наконец зашуршала под ногами.
