Дуняша быстро приняла душ, привела себя в порядок и вышла в столовую, она же гостиная, зальчик этак метров на семьдесят, с высоченными заостренными кверху окнами, лепниной на потолке и авторской работы изразцовым камином. Приятнее и удобнее было бы завтракать на кухне, тоже не маленькой, но это не соответствовало установлениям Станислава Маратовича, а стало быть, идея не имела права на существование.
– Здравствуйте, Станислав Маратович, доброе утро, Оксана Григорьевна. — Дуняша подошла к огромному, персон на пятнадцать, дубовому столу и заняла отведенное ей место.
– Доброе утро, Дуняша, — это Оксана Григорьевна.
– Здравствуй, Авдотья, — это свекор, Станислав Маратович.
Интересно, что внешне он выглядит как университетский профессор из середины прошлого, а то и позапрошлого века: тонкие золотые очки, длинноватые пегие волосы и бородка клинышком. Дуняша всегда чувствовала себя при Станиславе Маратовиче неуютно, хотя ничего плохого свекор лично ей не сделал. Более того, в ее ссорах с Маратом нередко принимал сторону невестки. И все равно с Оксаной Григорьевной Дуняше было проще и спокойнее. А прожив в семье Кураевых без малого три года, она все чаще подозревала, что и сама Оксана Григорьевна в присутствии мужа испытывала похожие чувства. Так что они даже стали немного ближе друг другу.
– Как спалось? — осведомился свекор. Вопрос был не праздный: его действительно интересовало все, что происходило в семье.
– Хорошо, — соврала Дуняша.
Станислав Маратович бросил на нее быстрый недоверчивый взгляд и сообщил новость:
– Марат задерживается во Владивостоке. Будет только через неделю. — И теперь уже открыто пристально уставился на невестку.
Ей удалось сохранить равнодушный вид.
Это плохо, родственники, конечно, ожидали от нее огорчения. Но стало бы совсем плохо, если бы проницательный Станислав Маратович заметил на ее лице радость.
– Ты опять неважно себя чувствуешь? — пришла на помощь невестке Оксана Григорьевна.
– Гораздо лучше, чем раньше, — честно ответила Дуняша.
Врать не пришлось, потому что простуда, душившая ее всю неделю, фактически прошла. А то, что ее обрадовала еще неделя без мужа, должно остаться тайной для всех членов семьи. Дуняше было немного неловко перед Оксаной Григорьевной — Марат ее любимый и единственный сынок, — но сердцу не прикажешь.
Хотя и своей вины за создавшееся положение Дуняша с себя не снимает. Да, что-то происходило и помимо ее воли, причем ужасное. Но в конце концов она сама в один прекрасный день сказала «да». Впрочем, тот день и тогда не казался ей слишком уж прекрасным…
– Оксана Григорьевна, вы в город не поедете? — спросила она.
– Вообще собиралась, — ответила свекровь. — В медицинский центр, кардиограмму повторить.
– Меня прихватите? До первого метро, к маме хочу подъехать.
– Зачем до метро? Я пока у врачей буду, ты и съездишь.
Другими словами, добросердечная свекровь отвела ей на встречу с мамой максимум двадцать минут. Да заодно выказала теплое отношение к невестке, не дав ей тащиться на метро.
Станислав Маратович одобрительно хмыкнул: он не хотел бы, чтоб юная жена его сына путешествовала по большому городу вне поля зрения семейного ока. Ладно, пусть так и будет.
– Спасибо, — поблагодарила Дуняша. — А то мама что-то на ноги стала жаловаться.
– Так покажи ее в нашем медцентре, — снова пошел навстречу Кураев-старший. — Все лучше, чем она в районную поликлинику пойдет. Чек потом мне принесешь, после курса лечения.
Ничего не скажешь, заботливые у нее родственники. Иногда даже неловко становится: они к ней — со всей душой. А ее душа отдана не им. И уж точно — не их сыну.
Стало вдруг так горько, что плакать захотелось.
Ну кто ее заставлял тогда? То есть, конечно, заставляли. А Марат — так прямо угрожал убить Пифа. Нет, прямо он все-таки не говорил. Звучало иначе: если не мне — так никому. А на ее прямой вопрос: что ж ты, мол, убьешь меня? — последовал прямой ответ: «Ты жить будешь, но хотеть тебя уже будет некому».
Станислав Маратович при том разговоре тоже присутствовал и будущую невестку на этот раз не поддержал. Впрочем, он и поведение своего сына не одобрил, типа излишне эмоциональное. Но потом, оставшись наедине с Дуняшей, лаконично объяснил свою жизненную позицию. Да так четко сформулировал, что девушка на всю оставшуюся жизнь, наверное, запомнила.
Позиция была несложная. А если еще упростить — то в две фразы можно уместиться. Есть баре, и есть холопы. Иногда холопам везет, и они тоже становятся барами. Холопкам везет даже чаще: мужицкие инстинкты работают без классовых различий. И если вдруг холопке так сказочно повезло — то не фига выкобениваться.
А еще Станислав Маратович сказал, что барин — навсегда барин. Хозяин жизни. Независимо от чина и толщины кошелька в конкретный момент времени.
Вот его прапрадеды были большие бояре. А прадеды — царские генералы. Дед — советский генерал, чекист. Отец — секретарь партийной организации мощного министерства. Тоже, по сути дела, генерал. Сам он, Станислав Маратович, — банкир. Большой банкир. Вроде как вышел из государственной шинели, но не перестал быть генералом.
– Ты пойми, Авдотья, — безо всякой злости втолковывал он будущей родственнице. — Мы сидели в штабах и в тюрьмах. Мы расстреливали, и нас расстреливали. Но мы никогда не были серой массой, быдлом. Понимаешь?
– Да, — кивала Дуняша. Она реально побаивалась вежливого и корректного Станислава Маратовича, даже больше, чем вспыльчивого и гневливого Марата.
– И мы всегда добивались своего, — вроде закончил он свою классовую лекцию.
Ан нет, не закончил.
– Я не одобряю выбор Марата, — прозвучало довольно неожиданно. — Есть девушки и покрасивее тебя, и с более привлекательным… бэкграундом, — подыскал он наконец подходящий термин. — Но раз Марат так решил — значит, так оно и будет.
— А мое мнение и в самом деле никого не интересует? — тихо спросила Дуняша.
Станислав Маратович ненадолго задумался.
– Боюсь, что нет, — наконец сказал он. — По крайней мере, до тех пор, пока ты — не в нашем кругу.
– А потом? — грустно улыбнулась Дуняша. — Когда стану в вашем?
– Барином ты не станешь никогда, — тоже улыбнулся Станислав Маратович. — Но и из холопок навсегда выйдешь. Такой ответ тебя устроит?
– Не знаю, — покачала головой девушка.
Она на тот момент и в самом деле не знала.
Слишком много причин влияло на принятие столь важного решения.
Первая — угрозы Марата реально пугали: она боялась за Пифа. Не как за любимого мужчину (они со Светловым за столько лет дружбы дальше поцелуев и обниманий так и не продвинулись), а как за единственного друга, за самого близкого и надежного, после мамы, человека в ее жизни. Вторая, как она теперь понимает, причина: бешеная любовь Марата, конечно, льстила ее самолюбию — многие Дуняшины одноклассницы за счастье бы сочли. И, наконец, если честно, войти в семью банкира — не худший вариант начала взрослой жизни для девушки из малообеспеченной семьи. К тому же маму так хотелось вытянуть из ее нищеты и хронического испуга!
