«Раммштайн», «Гуано Эйпс», хор балканских цыган, на худой конец – Земфира со товарищи, какая разница, что слушает бэби?
Но ее ответ меня поразил:
– Джазовые ребята. «Сингерсанлимитед».
«Singers Unlimited»! Я обожала «Сингерсанлимитед»,
я заслушала до дыр три их диска, их изощренный и прозрачный джазовый вокал заставлял мое сердце биться быстрее, а ноздри трепетать. Я почти не расставалась с ними, пока не появился Влад. А когда он появился – я рассталась не только с ними, я рассталась со всем. Без всяких сожалений.
«Singers Unlimited», надо же!.. Встретив Влада, бэби и не подумала от них отказаться, наверняка она не отказалась и от всего остального, что было в ее двадцатилетней жизни. В этом и заключалась вся разница. Вся пропасть между нами.
– «О, Джинджи…» – напела я бэби начало песни па почти безукоризненном английском.
И бэби впервые взглянула на меня со жгучей заинтересованностью.
– Круто! Впервые вижу в России человека, который знает «Сингерсанлимитед». – Она широко улыбнулась, и на щеках у нее проснулись и сладко зевнули ямочки. – А еще что-нибудь можете?
Я тут же выдала кусок из «Прелюдии к поцелую».
– Вы меня убили, – констатировала бэби.
– Я случайно. Это была шальная пуля.
– Вы мне нравитесь, – вынесла вердикт бэби. – Вы клевая телка.
– Польщена.
– Меня зовут Александра. Можно – Сашка. Можно – Шурик. Как хотите, я на всё откликаюсь. А вас?
– Елена, – я на секунду задержала дыхание, – Елена Викторовна.
– Ну, – бэби дернула себя за мочку уха, – какая же вы Викторовна, не смешите! Я буду звать вас…
– …только не Ленком. Когда меня называют Ленок, я покрываюсь прыщами.
– Как насчет Алены?
– Терпимо. Но Лена все-таки лучше.
– О'кей. Лена так Лена. Курите? – Бэби королевским жестом пододвинула ко мне пачку «Мальборо».
– Нет. Бросила.
Гречишный мед ее глаз подернулся тонкой корочкой сочувствия:
– Почему?
– Как почему?.. Бросила, и все. Две пачки в день – это было чересчур.
– Да нет. Две пачки – это нормально.
– Кому как… И потом – возраст… Цветлица. Хрипы в легких…
– Вот фигня. – Сочувственная корочка стала ощутимо толще. – У вас обалденный цветлица… А с тех пор, как бросили, – не тянуло снова закурить?
– Тянуло. Еще как!
– Никогда не поздно отказаться от вредной привычки воздержания от табака. Вам ведь нравилось курить?
– Очень. – В этом я не признавалась даже Владу.
– Видите! – тут же уличила меня бэби. – В жизни не так уж много удовольствий, чтобы вот так, за здорово живешь, отказаться хотя бы от одного из них.
Интересно, почему такая простая и ясная мысль до сих пор не приходила мне в голову?
– Вы правы, Александра. То есть… Сашка.
– Ну так что?
Бэби ловким движением выбила сигарету из пачки. Она искушала меня, провоцировала, даже кончик ее концептуальной буддистской косички раздвоился, как язык у змеи. И я сдалась. Я взяла сигарету из пальцев бэби. Жестких и нежных одновременно, засиженных дешевыми серебряными кольцами, – таких, какими и положено быть пальцам двадцатилетних.
Бэби щелкнула зажигалкой, я прикурила и сделала первую глубокую затяжку.
– Ну как? – поинтересовалась она.
– Божественно! – Я выпустила колечко из дыма. Потом – еще одно.
– Супер! – Гречишный мед потек следом за колечками. – Вы и вправду потрясающая.
Потрясающей была она. И дело оказалась не только в ее двадцати годах, а в той ауре, которая витала вокруг нее, которая мгновенно выделяла бэби из любой толпы. Мы не просидели за одним столиком и получаса, а я уже узнала, что это такое: скорбное амплуа подруги главной героини. У меня никогда не было комплексов насчет собственной внешности, и завести знакомство не составило бы особого труда и сейчас, если бы… Если бы не бэби: все смотрели только на нее и обращались только к ней. Ну почему, почему Владу не попалась платиновая блондинка, тогда бы у меня сохранился крошечный шанс. Но против витальной, обладающей животным магнетизмом юной провокаторши шансов у меня не было.
– Интересный запах, – сказала я, докурив первую сигарету до фильтра и слегка опьянев от ворвавшегося в мой дистиллированный организм никотина.
– Что вы имеете в виду?
– Ваши духи.
– А-а… – Бэби прижала к губам кончик носа, а потом обнюхала банда ну на запястье. – Это «Ангел».
– Вам идет.
– Вы полагаете? Вообще-то я не очень люблю духи. Точнее, стараюсь ими не пользоваться. Духи – это такое лукавство… Это все равно что шубу летом таскать только потому, что у тебя хреновая фигура. Человек должен быть естественным, а в духах нет ни капли естественности. Сплошной обман. Сплошное надувательство.
От столь продолжительной программной речи мне стало не по себе.
– Тогда зачем вы ими пользуетесь?
– Это подарок моего парня. «Ангел» на моей коже – его слабость. А к слабостям своих парней я отношусь с пониманием.
– Ваш парень… Он приехал с вами? – осторожно подбирая слова, спросила я.
– Влад? Нет. Стала бы я сидеть в этом гадюшнике, если бы он приехал со мной!.. Но он тоже здесь появится. Дня через три. В самый последний момент у него образовалась срочная командировка…
– На Рождество?
Он работает в журнале… Знаете, такие тупые глянцевые псалтири, которые учат тебя, как жить… Что слушать, что носить и как сделать твоему парню эротический, массаж, чтобы он отъехал до Владивостока. Мертвечина. Туфта. Срань господня. Вот он там и числится падальщиком. А сейчас полетел выклевывать что-то в Амстердаме. Вы были в Амстердаме?
Я неопределенно покачала головой, предоставив самой бэби решать, была ли я в Амстердаме или нет. И пока бэби решала, я – уже сама – подкурила себе вторую сигарету. Вот и все. Никаких сомнений. Это она. He-шлюха, нелипучка, не-дешевка, не-дрянь. Не-девка.
Бэби.
– Амстердам – попсовый город, – сказала бэби. – И всегда такой, каким ты хочешь его видеть. Я не очень-то люблю его…
– Как духи?
– По-другому. Вот Париж, к примеру, – шлюха фригидная и расчетливая. А Амстердам – шлюха, дающая всем бесплатно. Только из любви к чистому искусству.
– Шлюха со знанием приемов эротического массажа?
– Именно. – Бэби откинулась на стуле, с шиком затянулась и выпустила сразу три кольца.
– А вы и в Париже наследили?
– J'ai passe une tres bonne soiree, – на вполне сносном французском произнесла она.
«Было очень мило». Паршивка!..
Sans aucun doute1. – Мой французский был не в пример лучше французского бэби. Мой французский был безупречен.
– Ой! – Бэби дернула серьгу в ухе.
– Ай! – Я почти зеркально повторила ее движение, с той лишь разницей, что в ухе у меня скромно приютился бриллиант по цене в полторы тысячи долларов.
