— Так рано?
— Я ждал пять лет. Ты ведь не захочешь и дальше заставлять меня ждать?
У Софи снова перехватило дыхание. Этот человек был смертельно опасен, даже более опасен, чем тот, прежний Джей. Он почти физически воздействовал на нее своим темным беспокойным взглядом, который проникал в самую душу.
— Нет, — с трудом произнесла Софи. — Я не заставлю тебя ждать. — Она не боялась проспать, поскольку, похоже, теперь ей не заснуть до самой их встречи. Было такое ощущение, что они снова стали детьми, планирующими первое свидание, и сердце Софи готово было разорваться от волнения. — Да, постой! А куда мы пойдем?
Он предостерегающе покачал головой:
— Это секрет.
Да, как будто назначает первое свидание, точь-в-точь.
Бог знает сколько лет Уоллис Бэбкок не притрагивалась к шампанскому, но сегодня за один только последний час выпила два полных бокала восхитительного сухого «Шрамеберга», и теперь у нее кружилась голова.
Ей хотелось совершить нечто экстравагантное, например, подирижировать оркестром, воззвать ко всеобщему вниманию и произнести тост. Вот только в зале не было никакого оркестра, а ее тост мог бы помешать Софи и Джею, которые были полностью поглощены друг другом, — похоже, отношения между ними благополучно восстанавливались.
Судьба, подумала Уоллис. Есть вещи, которым суждено случиться. Воссоединение Софи и Джея — одна из них, даже если Софи пока этого не осознала. Оно предрешено на небесах, а она, Уоллис, — тот человек, который призван помочь ему осуществиться. Или одна из таких людей. Радостный смех сотряс ее хрупкую фигурку, но Уоллис постаралась, чтобы никто этого не заметил. С двумя бокалами шампанского она, вероятно, погорячилась, и вскоре все наблюдали уже не за сыном, а за матерью, а это никуда не годилось.
Осторожно, чтобы не расплескать то, что еще оставалось в бокале, Уоллис перебирала брелоки прелестного браслета, словно золотое кружево свисавшего с запястья. Каждый брелок имел символический смысл, и, хотя ее ученый муж называл это суеверием, Уоллис всегда знала, что эти фигурки каким-то необъяснимым образом связывают ее с тем, что они символизируют.
Один из брелоков, который она как раз сейчас зажала в пальцах, представлял собой круг со стрелой, направленной вовне, и символизировал Марс, планету, в сферу которой входит знак Скорпиона. Это был талисман Джея. Уоллис купила эту подвеску в год его рождения. Сейчас, коснувшись заветной фигурки, она ощутила исходящее от нее тепло.
Уоллис знала, что Маффин тоже насмехалась над ней. Ее старшая невестка считала астрологию и тому подобные вещи утешением для слабых духом. Но никакие насмешки не могли обескуражить Уоллис — в этот вечер она испытывала невероятный подъем. Она была довольна, более чем довольна — она ликовала, предвидя-то, что предсказывали звезды и их посланцы. Джей вернулся, и теперь, когда на сцене появился еще один Бэбкок, все будет совсем по-другому. Семья вновь обретет подобающее ей положение в компании, и все станет на свои места. Колесо фортуны, в конце концов, повернулось так, как мечтала Уоллис.
Она опустила бокал на поднос, где уже стояло много других осушенных бокалов в ожидании, когда Милдред незаметно уберет их. В иной ситуации Уоллис выразила бы недовольство по поводу того, что на столе скопилось столько грязной посуды, но сегодня она не замечала ничего, кроме ослепительной красоты своего дома.
Освещенный мягким розовым светом, лившимся через высокие окна в классическом стиле, украшенный гигантскими букетами живых цветов, зал приемов выглядел великолепно. И гости сегодня нравились ей все без исключения, даже те, кого она втайне ненавидела. «Особенно эти, — с иронией подумала Уоллис, — учитывая повод, по которому они здесь собрались».
Надежда — вот чувство, которое определяло в этот день ее эмоциональное состояние. Будущее представлялось восхитительным, каким уже не казалось никогда с тех самых пор, как у мужа Уоллис обнаружили болезнь Альцгеймера и Колби поместил его в частную клинику. Тогда-то, насколько она помнила, и начались трагедии, хотя и не могла восстановить точную последовательность событий. От потрясения и горя, а равно и от лекарств, которые прописывал ей Клод Лоран, Уоллис жила словно в тумане. Но даже самые сильные препараты не могли подавить ужас, вызванный тем, что вся ее семья оказалась выкошенной. За несколько лет все мужчины рода Бэбкоков один за другим уходили из ее жизни, пока она не осталась совсем одна.
Сложив пальцы щепотью, Уоллис поднесла их к губам, а потом импульсивно поцеловала брелок-талисман. Теперь все позади, напомнила она себе, время ужаса миновало.
Ну, может быть, еще не совсем, одернула она себя в следующий миг, заметив одного из нежеланных гостей. Тучный и лысеющий сорокадвухлетний исполнительный директор компании Бэбкоков держал в одной руке огромный кусок белого хлеба, а другой — накладывал на тарелку гигантское количество горячего карри с крабами.
Уоллис подошла к нему поближе, так, чтобы он мог услышать ее, но при этом не желая привлекать внимания других гостей.
— Джерри, — окликнула она его, надеясь, что никто не заметил, каким поистине демоническим огнем сверкнули ее глаза. — Шампанского? — с нарочитым участием предложила она. — Выпьем за Джея. Я собираюсь произнести тост.
Поскольку рот у Джерри Уайта был набит крабами в остром соусе, он не сумел ответить — лишь покачал головой. Не слишком вежливо, отметила про себя Уоллис, но, перехватив взгляд Милдред, сделала ей знак все же наполнить его бокал. Пусть помучается догадками, решила она, стараясь не проявлять своего удовольствия. В сущности, ничто не могло доставить ей такой радости, как возможность заставить своего недруга потерять самообладание и публично выставить себя ослом.
Джерри был старшим партнером в фирме «Уайт, Векслер и Дрейфус» и одним из двух адвокатов, осуществлявших опеку над компанией Бэбкоков. Вместе со своим компаньоном Филом Векслером он в настоящее время по доверенности руководил компанией. Назначенные советом директоров возглавлять дело Бэбкоков, пока не разрешится спор относительно акций Колби и Ноя, они заняли жесткую позицию против вступления Уоллис в права наследия, ссылаясь на ее наркотическую зависимость и эмоциональную неустойчивость.
«Филистеры», — интонация, с которой произносила это Уоллис, была пропитана ядом.
Однажды она неожиданно появилась на заседании совета директоров, чтобы оспорить их главный план, предусматривавший практическое сведение на нет расходов на бэбкокские научные исследования, и с тех пор они постоянно поносили ее, Уоллис даже пришла к выводу, что Уайт страдает навязчивой идеей и, вероятно, даже эдиповым комплексом.
