Между четвертым и пятым она не выдержала и села на подоконник, чтобы немного отдохнуть.
Сверху, громко топая, спускались. Оля знала эти шаги.
– Привет! – улыбаясь, сказала она, когда из-за поворота появился Виктор.
– Привет, – сказал тот, вздрогнув от неожиданности и густо покраснев. – Ты чего здесь делаешь?
– Да вот. Устроила себе передышку. Ты не в курсе, когда лифт починят?
– Не-ет.
Он смотрел на Олю во все глаза, и было очень приятно, что на нее так смотрят – восхищенно и грустно. Но почему грустно?
– Что-нибудь случилось? – спросила она.
– Все тип-топ, ничего не случилось, – пожал он плечами. – Почему ты спрашиваешь?
– Да у тебя вид какой-то невеселый. Какие новости во всемирной паутине?
«Всемирной паутиной», Оля слышала, называли Интернет – он ведь опутал весь земной шар.
– Все по-старому. – Он протянул руку, хотел прикоснуться к Олиной прическе, но в самый последний момент как будто передумал, просто помахал над Олиной головой. – Это моя мама тебе соорудила?
– Да. Нравится?
– Ничего, стильно. Ладно, пока!
Он вдруг резко сорвался с места и загрохотал своими ботинками вниз, заглушая верещание певца Витаса, рулады которого раздались с третьего этажа – там жили его поклонники. Оле показалось, что ее давний знакомый рассердился, только она не могла понять из-за чего. «Он что, ревнует меня? Витька? Нет, не может быть – он же ничего не знает! И почему он должен меня ревновать?..»
Она едва успела перед приходом мамы переодеться и расчесать волосы. Оля, конечно, не собиралась скрывать от мамы свое новое знакомство, но почему-то ей не хотелось показывать, что Никита так много значит для нее.
– Как дела? – крикнула мама из прихожей. – Бабушка потянула спину и теперь лежит с компрессом.
– Это опасно?
– Не думаю. Скорее всего, через пару дней она будет в порядке. Что в школе?
– Да ничего, полное затишье перед каникулами.
Мама зашла в комнату, стала разбирать какие-то вещи, потом, словно споткнувшись, остановилась перед дочерью.
– Ой, это что? – с удивлением воскликнула она. – Что это у тебя с волосами?
– Нравится? Тетя Зина меня покрасила. Совсем чуть-чуть. К сегодняшней супермегавечеринке.
– Это ты напрасно, у Зины столько работы.
– Она сама предложила! И нет у нее никакой работы. Ну скажи, нравится?
– В общем, очень неплохо. А что в школе скажут? – Мама слегка нахмурилась.
– О господи! Да ничего не скажут! – нетерпеливо воскликнула Оля. – Может быть, вообще не заметят! Ты не представляешь, что там старшеклассницы с собой вытворяют; даже в нашем классе. Каткова в прошлой четверти пришла вся розовая, а у Вишневецкой пирсинг в бровях, в ноздре и даже в пупке.
– Да, на их фоне ты будешь смотреться слишком скромно! – засмеялась мама. – Ладно, давай ужинать.
В это время зазвонил телефон.
– Это, наверное, мне. – Мама сняла трубку. – Алло! Кого? – Оля увидела, что брови у мамы поползли вверх. – Какую еще Филону?
– Феону! – Оля так и подскочила на месте. – Это меня!
Она выхватила из маминых рук трубку:
– Алло, Никита? Нет, все в порядке, нормально добралась.
Олино сердце билось, как сумасшедшее, когда она говорила с Никитой. Он позвонил ей – и даже раньше, чем можно было предположить!
– Встретимся завтра? – спросил он. – Ты не занята?
– Нет, до пятницы я совершенно свободна, – сказала она. – Завтра, на том же месте.
– Кто это? – поинтересовалась мама, когда Оля положила трубку. – И почему он попросил Филону?
– Мамочка, Феону! – Она засмеялась, как сумасшедшая, и бросилась обнимать маму. – Это у меня прозвище такое. Помнишь, из мультфильма «Шрек»?
– Нет, хотя, впрочем, это там про толстого зеленого людоеда?
– Точно. Никита – мой новый знакомый, очень, очень хороший парень. Мамочка, в следующий раз ничего не спрашивай, просто зови меня.
– Однако у тебя прозвище, – пожала плечами мама. – Хотя чему я удивляюсь – вы же еще дети.
На следующий день их отпустили из школы намного раньше. Русский с литературой отменили – Асаф Каюмович уехал на какой-то семинар, посвященный Достоевскому.
Был чудесный день конца мая, стояло настоящее летнее тепло.
Оля с Мусей уже подходили к дому, как вдруг заметили впереди себя что-то странное.
– Это Борька, – сказала Муся, прищуриваясь, – она была немного близорука. – Чего это он там кулаками машет?
– Кажется, я догадываюсь чего, – помрачнела Оля. – Развелось тут шпаны. Крутого Уокера на них не хватает. Эх, была бы моя воля…
Впереди, в небольшом пространстве между двух домов, стояли, держась за руки, Эльвира со Стасом – Оля его сразу узнала. А перед ними – Борька Фещенко. Кулаки его были сжаты весьма недвусмысленно.
– Хорошо, что он один, а не с дружками, – мрачно произнесла Оля. – Надо влюбленных выручать.
– Надо, – вздохнула Муся. – У тебя есть план?
– У меня есть план. Очень простой: если Борька начнет бить Элькиного кавалера, мы поднимем такой крик, что весь квартал сюда сбежится.
– Гениально! – опять вздохнула Муся.
Девочки подошли ближе.
– Если я тебя еще раз здесь увижу, мымрик очкастый… – угрожающе говорил Фещенко.
– Боря, не надо, пропусти нас! – сердито и испуганно воскликнула Эльвира. – К чему тебе лишние неприятности? Вон, люди идут.
Борька оглянулся и увидел Мусю с Олей.
– Эти, что ли? – презрительно сплюнул он. – Это еще не люди.
– А кто же? – обиженно спросила Муся – ее повышенное чувство справедливости опять напомнило о себе.
– Так, мелочь пузатая, – усмехнулся тот. – Так вот, патлатик-волосатик…
Оля посмотрела на Стаса – шевелюра у него действительно была выдающаяся, волосы торчали в разные стороны, точно пружинки. Он был тощенький, хотя и довольно высокого роста – словом, с Борькой ему было не справиться. В Борьке было килограммов сто весу, и ростом он был как каланча. Прибавьте к этому спортивный костюм, растянутый на коленях, кулаки размером с небольшой арбуз, коротко стриженную голову – типичный современный хулиган. Он с ненавистью смотрел на Стаса, полностью подтверждая Олину теорию о преступнике и жертве.
– Что ты имеешь против Стаса? – сурово спросила Оля. Бориса она не боялась. В самом деле, не станет же тот нападать на «мелочь пузатую».
– Я его знаю! – с азартом воскликнул Фещенко. – Очень скользкий тип!
На худеньком лице Стаса с острым носом промелькнул страх.
– Да что ты знаешь, люмпен! – с презрением воскликнул он. – Ты и таблицу умножения никогда не знал.
