Взгляд у Гарета озадаченный.
– Никогда ничего подобного не слышал! И потом, салфетки ведь были из ткани!
– Еще хуже, – трагически вздыхаю я. – Извини, Гарет, мне пора. Увидимся – обещаю!
Первые восемнадцать лет жизни Шарлотта провела в доме с мансардой в Уиднесе (графство Чешир – однако не та его часть, где легче наткнуться на миллионера, чем отыскать настоящую женскую грудь). У Шарлотты любящие родители, которые оставались вместе – ради блага детей – так долго, что почти забыли о взаимной ненависти. Шарлотта работает в налоговом департаменте; впрочем, я толком не знаю, что именно она делает. Всякий раз, когда разговор заходит о ее работе, глаза у всех присутствующих затуманиваются (совсем как у моей двоюродной бабушки Хильды, когда в доме престарелых ей дают слишком много таблеток).
Иными словами, Шарлотте не приходится хвастаться своим происхождением; впрочем, данный факт не объясняет ее патологической застенчивости. И практически полного отсутствия личной жизни.
– Ну и чего тебя понесло трепаться с мамулей нашей Грейс? – спрашиваю я как бы невзначай (немалых усилий стоило вызволить Шарлотту из увлекательной беседы на тему флористики).
– А что тут такого? – удивляется Шарлотта.
Я осторожно подбираю слова – нельзя ее спугнуть.
– Ну... мне просто показалось, что вы с Джимом очень мило беседовали, разве не так?
Шарлотта выглядит смущенной.
– Вообще-то да. Но мне было не менее приятно общаться с миссис Эдвардс!
– О чем вы говорили, могу я узнать?
Н-да... Чувствую, мне предстоит работенка не из легких. Шарлотта пожимает плечами:
– В основном о судоку.
– Судоку? – уточняю я после многозначительной паузы.
– Ну да. Что тебя так удивляет?
– А ты увлекаешься судоку?
– Вообще-то нет, но...
– Тебе это хоть сколько-нибудь интересно?
– Нет, но я совсем не против послушать...
– Шарлотта, – решительно перебиваю я, – не могу представить, как судоку может быть интереснее общения с Джимом, если только миссис Эдвардс не выиграла по нему черный пояс!
До Шарлотты наконец доходит, что я имею в виду, и она заливается краской. И опять я чувствую укол вины...
– Слушай, – говорю я мягко и касаюсь ее руки, – Джим считает тебя очень милой!
Мои слова не производят на Шарлотту ни малейшего впечатления.
– Не веришь? Это правда, клянусь!
– Мы только сидели рядом, ничего больше...
– А о чем вы беседовали?
– Хорошо, хорошо, – вздыхает Шарлотта, – мы говорили о музыке.
– И? – не отступаю я.
– Он поклонник Мейси Грей и в свободное время играет на гитаре.
– Как и ты! – восклицаю я торжествующе.
– Я не играю на гитаре...
– Да, но ты тоже любишь Мейси Грей!
– Дэвида Грея, – поправляет она.
– Не будь занудой! Слушай, да вы просто созданы друг для друга! Иди и поболтай с Джимом прямо сейчас!
В этот момент кое-что отвлекает наше внимание. Мы слышим мужские голоса из-за колонны в полуметре от нас. Нельзя сказать, что голоса слишком громкие (учитывая общий шумовой фон), просто тема разговора заставляет нас навострить уши.
– Жаль, что я уже не в свободном полете, – сокрушается один, – здесь есть несколько крошек – так и просятся в постельку! Та цыпочка, что толкала речь, чертовски хороша!
Я закатываю глаза. Меня бесит, когда Валентина из кожи вон лезет, пытаясь покорить весь мир, но еще противнее, что обычно она добивается успеха...
– Подружка невесты с грязно-белыми волосами тоже ничего, – подключается второй голос, и я понимаю, что речь идет обо мне. – Немного плосковата, но вполне сойдет!
Приятный комплимент, ничего не скажешь!..
Я досадливо морщусь и уже собираюсь вернуться к нашему с Шарлоттой разговору, но тут в разговор вступает третий:
– А как вам толстушка?
Мои глаза округляются от ужаса. Нетрудно догадаться, кого имеют в виду...
– А, уродливая сестрица Шрека!
Раздается взрыв хохота. Я лихорадочно пытаюсь сообразить, как утащить отсюда Шарлотту, пока мы не услышали чего-нибудь похуже.
– Интересно, сколько пирожков надо слопать, чтобы докатиться до такого размера?
– Достаточно, чтобы разорить пекарни Вигана, если барышня сядет на диету!
Фраза вызывает новую волну пьяного смеха.
На Шарлотту жалко смотреть – щеки ее пылают, а губы подпрыгивают. Подруга изо всех сил старается держаться, но я понимаю, что внутри она медленно умирает.
Так, пора положить конец этому безобразию!
– Сколько, интересно, нужно заплатить тому, кто согласится ее трахнуть?
Ну знаете ли! Это уже предел!
– Все, хватит! – говорю я гневно, хотя по-прежнему не представляю, что буду делать.
– Пожалуйста, Айви, не надо! – умоляюще шепчет Шарлотта.
– Почему это?
– Будет только хуже, прошу тебя! Не заставляй меня страдать еще больше... Я и так уже со стыда сгораю...
– Глупости! Тебе абсолютно нечего стыдиться!
– Ради Бога, Айви! – твердит подруга. – Давай просто не будем обращать внимания!
Я быстро обдумываю такую возможность, но следующая реплика заставляет меня отказаться от этой соблазнительной идеи.
– Кругленькая должна быть сумма! Представьте, каково оказаться под гигантской подушкой безопасности, которая того и гляди тебя раздавит!
– Айви! Пожалуйста, молчи, умоляю тебя! – стонет Шарлотта, с трудом сдерживая слезы.
Ее слова еще звучали в моих ушах, когда я зашла за колонну и столкнулась лицом к лицу со всей троицей.
План действий у меня отсутствует. Я просто смотрю на нахалов в упор и понимаю, что они считают свой юмор абсолютно безобидным. Мне не хочется расстраивать Шарлотту, однако надо же как-то заткнуть мерзавцев, да побыстрее!
Дальше я действовала совершенно спонтанно – иначе говоря, по наитию. Мою реакцию можно также назвать кратковременным помрачением рассудка. В любом случае то, что я сделала, выглядело очень эффектно.
Я просто опрокинула на них свой бокал. Точнее было бы сказать, разбрызгала содержимое бокала – техника, применяемая гонщиками «Формулы-1» после особенно триумфальной победы.
Отличие в том, что сейчас никто не получает удовольствия. Мужчины отплевываются и ругаются, с яростью и недоумением вынимая из волос кусочки лимона. После шести бокалов вина вперемешку с шампанским и при наличии такой бешеной концентрации адреналина в крови я и сама не знаю, кто из нас больше потрясен моим поступком.
– Э-э... прошу прощения, я поскользнулась.
Пробормотав эти слова, я стремительно разворачиваюсь, сгребаю Шарлотту в охапку и покидаю сцену.
Пробираясь сквозь толпу, я осознаю, что это все зрители. Дядя Джайлс смотрит на меня как на социально опасную психопатку. Тетя Мэрион в ужасе закрывает рот ладонью. Глаза Полли почти выскакивают из орбит. Но худшее впереди.
