— Понимаете, Викентий Ларионович, — слегка замялся Саша. — У меня назначена встреча, поэтому, если можно, я к вам зайду совсем ненадолго…
— Приходи, мы тебя ждем, — согласился Вольский. — И захвати с собой папку с рисунками…
Пока автобус шел по Лиговскому проспекту, небо заволокло тучами, обещающими скорый ливень. Выйдя на остановке, Саша направился в Свечной переулок. Поднявшийся ветер поднимал с тротуара тополиный пух. Прибавив шаг, Саша очень скоро оказался в просторном подъезде с широкими лестничными пролетами. Дверь квартиры на звонок открыла женщина средних лет, по-видимому жена Викентия Ларионовича. Волосы ее были убраны в высокую прическу, а под белоснежным воротничком платья красовалась изящная камея.
— Добрый день, — поздоровалась она. — Вы, наверное, Александр?
— Да… Здравствуйте! Я к Викентию Ларионовичу.
— Очень приятно, молодой человек. Меня зовут Елена Михайловна, я жена Викентия Ларионовича. Муж много рассказывал мне о вас, вы — его самый любимый ученик. Потому что самый талантливый… — улыбнулась хозяйка дома.
Саша смутился. Заметив это, Елена Михайловна сказала:
— Не смущайтесь, проходите в комнату, а я пока чай приготовлю.
Комната, которую занимали Вольские, была очень просторной, разгороженной высокой деревянной ширмой. По краю ширмы проходила затейливая резьба — по всему было видно, что ширма эта довольно старая и сделана, скорее всего, еще в прошлом веке. Разгородив комнату, супруги получили, таким образом, и спальню, и гостиную. В «гостиной» стоял массивный кожаный диван, частично протертый от времени, и большой круглый стол. Над столом на длинной цепочке висел оранжевый абажур с бахромой по краям.
Но все это Саша разглядел позже. В первую минуту его внимание привлек сидящий на стуле возле окна незнакомый человек лет сорока, с короткой, аккуратно подстриженной бородкой. Увидев вошедшего юношу, Вольский и его гость поднялись ему навстречу.
— Вот, знакомься, Федя, это вот и есть Саша, — представил хозяин своего ученика. — А это, Сашенька, Федор Николаевич Постников.
Когда все поздоровались, разговор возобновился.
— Саша, я хочу, чтобы ты показал Федору Ивановичу свои работы. Ты принес свою папку? — спросил Вольский.
— Да, но здесь не самые удачные… — предупредил на всякий случай Саша.
— Ничего, давай сюда.
Вольский взял у Саши папку и передал ее Федору Ивановичу. Тот неспеша стал рассматривать ее содержимое, а потом с интересом взглянул на Сашу, сообщив:
— Ну что ж, работы очень хорошие. У вас явно есть талант, молодой человек!
— Спасибо, — скромно ответил Саша.
Однако по всему было видно, что похвала была ему очень приятна.
Викентий Ларионович, до этого молчавший, улыбнулся и, обращаясь к Постникову, сказал:
— Вот, Федя, что я тебе говорил: это действительно очень одаренный молодой человек. Гордость училища.
— Викентий Ларионович… — Саша попытался прервать учителя, совсем смутившись.
— Я так говорю, Саша, — продолжал Вольский, — потому что знаю: этим я тебя не испорчу, ты не такой… А ты, Федя, приходи завтра в училище, там другие Сашины работы висят — посмотришь.
Постников вздохнул:
— К сожалению, я скоро уезжаю…
— Вот как?.. А я-то думал — погостишь у нас, — расстроился Викентий Ларионович. — Куда на этот раз путь держишь?
— Опять туда же, на Соловки.
— На Соловки? — удивился Саша. — Зачем? За что это вас?..
У него был такой удивленный и одновременно испуганный вид, что пожилые художники, не выдержав, рассмеялись.
— Там идет реставрация Соловецкого кремля, — пояснил Постников. — Я там работаю.
— Но там же…
Саша хотел сказать, что там находится лагерь особого назначения, но Постников без труда угадал его мысль.
— Уже нет, — успокоил его Федор Николаевич. — Там сейчас ведутся реставрационные работы.
— Это, должно быть, очень интересно, — заметил вслух Саша.
— Да, очень интересно, — согласился Постников. — Если хочешь, могу взять тебя с собой.
— Правда?! — выдохнул Саша.
От радости у Саши загорелись глаза. Неужели не шутит?! Но вид и у Постникова, и у Вольского был, надо сказать, весьма серьезный. Тут Саша совсем растерялся, не зная, как и что сказать.
— Правда, — подтвердил, улыбаясь, Постников. — Работы там всем хватит.
Тут дверь в комнату открылась, и вошла Елена Михайловна, держа в руках поднос с чаем. Только тут Саша вспомнил о времени. Взглянув на часы, он торопливо поднялся:
— Извините, мне пора…
— Куда же вы, Саша, а чай? — Елена Михайловна попыталась остановить юношу.
— Я бы с удовольствием, но меня ждут, — виновато ответил Саша.
Викентий Ларионович поднялся его проводить.
— Жаль, что ты не можешь еще немного побыть с нами, но все равно — я рад, что ты навестил нас. Я перезвоню тебе позже.
— Конечно, Викентий Ларионович. До свидания.
— Если надумаете, дайте мне знать через Викентия Ларионовича, — сказал на прощанье Постников. — Рад был познакомиться с молодым талантливым художником.
— Спасибо, — ответил польщенный Саша, прощаясь и со всех ног бросаясь бежать, боясь опоздать на свидание.
Первые капли прибили сухую пыль на тротуарах. Дождь, постепенно усиливаясь, через несколько минут перешел в освежающий летний ливень. Льющиеся с неба потоки умыли уставший от жары город, отчего он сразу посвежел. От прежней духоты не осталось и следа.
Стоя под аркой старого дома на Мойке, где они с Сашей прятались от дождя, Вера смотрела, как тяжелые капли весело подпрыгивали на асфальте. Улица быстро опустела, не было видно ни одного прохожего — все попрятались кто куда. Вера взглянула на небо в надежде, что дождь скоро кончится, однако все вокруг было затянуто низкими грозовыми тучами.
— Ну вот, пропала прогулка… — тихо сказала она.
— Вера… — прошептал Саша.
— Что?
Вера вопросительно взглянула на него.
— Я тебя люблю, Вера, — глядя ей в глаза, тихо проговорил Саша.
Вера удивленно смотрела на него, как будто не верила своим ушам. Она не произнесла в ответ ни слова. Между тем июньский воздух наполнился влагой, стало прохладно. Саша снял пиджак и укрыл им Веру.
— Почему ты молчишь? — не выдержал он. — Скажи, а ты… Ты любишь меня?
Вера молчала.
— Прошу тебя, не молчи… Ответь мне…
— Да… — чуть слышно прошептала Вера.
Где-то вдалеке раскатисто прогрохотал гром. Начиналась первая летняя гроза…
Время волшебных белых ночей подходило к концу. Взбудораженный город постепенно успокаивался и скоро зажил своей обычной жизнью.
