— Не торопись, а то успеешь! — расхохоталась Женька, будто не замечая его протезной руки. — Слушай, Айрапетов, а что это за морды за нами все время шляются? Они тебе не надоели? Вон, опять по лужам шлепает…
Арам удивленно оглянулся. Непонятного, странного вида господин постарался неловко скрыться за дерево.
— Вот дурак! Даже прятаться толком не научился! — продолжала Женька. — Я его давно узнаю в лицо.
— Ты сказала: несколько… — удивленно пробормотал Арам. — А тут один…
— Так ты вообще ничего не замечал? Вот втрескался! Повезло мне! Они меняются, эти типы. Но таскаются за нами по пятам непрерывно, как приклеенные.
Араму стало холодно. Он неловко снял деревянную руку с плеча Жени. Он действительно не видел ничего вокруг, кроме нее, одной-единственной. А за ними следили… Почему? Что случилось? Странно, но Арам не сомневался, что это связано именно с ним, а не с Женей. Так настойчиво твердил его внутренний голос, которому стоило доверять. Но чем он привлек внимание этих загадочных сыщиков? Что натворил?!
Память заработала в бешеном темпе. Что, что, что он совершил?! Нет, ничего предосудительного не помнил за собой первокурсник Арам Айрапетов. Но чем же тогда вызван этот необъяснимый нехороший интерес именно к нему, Араму Айрапетову, безумно влюбленному в сероглазую модницу Женьку? Что от него нужно?!
Женька пристально наблюдала за ним, переплетая косы.
— Ты что так испугался, Айрапетов? — насмешливо спросила она и опять сунула нос в букет.
— Я?! — обиделся Арам и резко выпрямился. — Чего мне пугаться? Просто непонятно…
— Да ну! — безмятежно махнула рукой Женька. — Ерунда! По-моему, они нас просто с кем-то перепутали. У них бывает. Тем более у таких обалдуев. Ну и рожи! Ты к ним присмотрись.
Их ни с кем не перепутали. Только узнал об этом Арам значительно позже.
— Ты что, весь в волнениях страсти? — мрачно спросил он, усаживаясь на мокрую скамейку возле Валерия.
И опять передернулся от воспоминаний: проклятые скамейки… Все то же самое…
— Страсти… Провались они пропадом! Сбился с курса, — пробурчал Панин. — Ты как относишься к деньгам?
Арам хмыкнул:
— Замечательно, когда они есть, и плохо, когда их нет. Тебе это зачем?
— Слушай… — Валерка подвинулся поближе. — А ты в клады веришь?
— Во что? — прищурился Арам.
— В клады. Сечешь? Такие оставленные в земле драгоценности… В мать сыру землю зарытые брюлики. Алмазики там всякие, золотишко… Мистика, одним словом.
— Кучеряво… — протянул Арам, пристально осматривая друга. — Анекдот слыхал? «Ты где, дедушка, зарыл клад?» — «В земле». — «А точнее?» — «Это третья планета от Солнца».
Приятель злобно усмехнулся:
— А ты любишь своего отца?
Арам задумался:
— Да, люблю…
— Любишь… — задумчиво протянул Валерий. — Я так и думал…
— А почему ты спрашиваешь?
— Значит, ты полностью доверяешь родителям… — пробормотал Валерий, не отвечая на вопрос.
— Ну да, — кивнул Арам.
Что это вдруг Валерка заинтересовался его любовью к отцу? Приятель смотрел так недобро-выпытывающе, словно хотел вытащить на свет не только подноготную, но и что-то к ней добавить, что-то в ней исправить. Или Араму это лишь показалось?
— Ладно, оставим все глупости. Кому она нужна, эта правда… — пробурчал Валерий. — Сам знаешь, какие у меня отношения с моим папашкой…
— А правда, как ее ни скрывай, все равно всплывет, — объявил Арам. — В советских фильмах на тему царствования последнего русского царя, естественно, всеми силами стремились показать Николая Второго подлецом и извергом. А не вышло! Вот смотришь советские исторические фильмы — и видишь образ плохого политика, трусливого, слабого, недальновидного человека: Ленина и компанию просмотрел! Но вот образ подлеца не складывается ни в какую, как ни пытались советские сценаристы!
— Что все-таки скажешь насчет побрякушек? — вернулся к прежней теме Валерий.
— Поищи через Интернет, — вяло посоветовал Арам.
Его явно не увлекала тема фамильных драгоценностей. Что говорить, когда нечего говорить…
Панин махнул рукой:
— Пытался… Ни фига не нарыл! На сайтах есть кое-какая информейшн о старинном дворянском роде Паниных. Ее даже немало, но она повторяется, а сведений о наследстве нет как нет. Очевидно, эта тайна хранится лишь в нашей семье.
— Да зачем тебе понадобились ваши загадочные сокровища? — мрачно уставился на приятеля Арам. — Для чего нужны эти, скорее всего, мифические, призрачные, несуществующие брюлики? Чушь собачья!
Валерий сам задавал себе такой вопрос не раз и был не в состоянии на него ответить. Он жадный? Да вроде нет. У него не на что жить? И это неправда. Тогда что же? Что мучает его? Что заставляет отыскивать фамильные реликвии Паниных? Найти во что бы то ни стало…
— Из башки не выходят… — пробубнил он и потер лоб.
Валерий и ругал себя, и злился на себя, и пытался бросить никчемные, бесполезные поиски, но оказался бессильным перед самим собой. Сложнее всего сражаться с собственным характером, а уж победить его — вообще задача из задач… Но выиграть у противника может лишь тот, кто победил себя. И если Валерий не в силах сражаться с собой… На что он тогда годится? А люди… Они испокон веков стремились к богатству, как поток воды всегда несется вниз, а не в разные стороны.
— У меня мать привязалась к Вертинскому, — задумчиво сказал Валерий. — Целыми днями у нас теперь грустит в углу попугай Флобер и плачет по-французски… А я думаю: что, плакать по-русски или по-испански — это как-то иначе, чем по-французски? Мне кажется, что плач — это вытекание слезной жидкости из глаз, и какое отношение оно имеет к национальной принадлежности плачущего? И может ли приобрести какую-то национальную манеру? Наверное, имеется в виду, что попугай, плача, заодно произносит французские слова. Но все равно сказано шиворот-навыворот… По-моему, мысль выражена не адекватно.
— Ты никогда не понимал поэзию, — засмеялся Арам. — Знаешь, тебе нужно успокоиться. Скоро экзамены. Ну, когда тебе заниматься этими поисками? Сдашь сессию — тогда и попробуешь.
— Это еще не скоро… — пробормотал Валерий.
Приятель вгляделся в его лицо:
— Может, ты маньяк?
— Маньяк… — пробубнил Валерий. — Маниакальный синдром… Ты сечешь, что это такое? А опять рассуждаешь… Люди с чисто маниакальным синдромом встречаются реже, чем с депрессивным или маниакально-депрессивным. На первый взгляд парадоксально, но маниакальный синдром на поверку куда опаснее депрессивного. И вот почему. Человек с маниакальным синдромом побежит играть с «милым, забавным бычком», возьмет в руки «красивую змейку» и полезет целоваться с бандитом… Чем чревато — ясно. А депрессушный, по крайней мере, таких вещей не сделает.
