Аллегра, сидевшая слева от отца, заглянула под стол.
– Это Дженкинс, пап. Наверное, тоже мечтает поскорее уничтожить ужин. Попрошайка несчастный!
Она махнула рукой на старшего из двоих маминых бассет-хаундов.
– Вот почему нам приходится довольствоваться низкожирной лазаньей, мои дорогие,– объяснила мама. – Дженкинс напакостничал: украл со стола и съел кусок баранины. – Она вновь наполнила свой бокал из ближайшей бутылки. – Такая же участь постигла и птифуры. Плохой мальчик, Дженкинс! – добавила она, снисходительно улыбаясь.
Дженкинс помчался прочь из-под стола со скоростью, какую способен развить старый перекормленный пес, очевидно получивший пинка от хозяина.
– А сыр он сожрать не мог,– недоверчиво произнесла Аллегра. – Сыр же в холодильнике, я сама видела.
– Сожрал. Все из-за Мелиссы.
Мама указала на меня пальцем.
– Из-за меня? – возмутилась я.
В семействе Ромни-Джоунсов я за что только не была в ответе! Но какое отношение имею к сегодняшнему сыру, честное слово, совершенно не понимала.
– Твой безобразник Храбрец помог Дженкинсу открыть холодильник.
– Что?
Я в растерянности посмотрела на Джонатана. Казалось, я отучила Храбреца от всех дурных привычек. Джонатан не уставал рассказывать друзьям, сколь талантливая дрессировщица его Мелисса.
Он повел бровью.
– Похоже, этот пес обучился новым трюкам.
– Верно. – Мама улыбнулась. – Я видела, как он встает на задние лапы и открывает дверцу носом. Ужасно умная собака. – Она заметила, что папа гневно раздул ноздри, и поспешила добавить: – Но очень проказливая. А сыр есть еще и в подвале! Объединение производителей сыра преподнесло папе целую головку, ты в курсе, Мелисса?
– Нет,– ответила я. – Поздравляю, пап.
– Выходит, ты еще не сидишь на знаменитой папиной сырной диете? – произнесла Аллегра, насмешливо приподнимая брови.
– Нет,– сказала я. – Но слышала, что продажи «вонючего епископа» увеличились на двадцать процентов! Его можно натирать на терке и посыпать им любое блюдо,– объяснила я Джонатану. – Даже пудинги. И от него не потолстеешь!
– Ага,– неопределенно ответил он. Аллегра и Ларс воспользовались удобным случаем и, пока я болтала, перекинулись через стол парой колкостей на шведском. В итоге Аллегра свирепо воткнула вилку в морковные кубики и вскрикнула на английском:
– Про открывалку я не забыла! Последовало неловкое молчание. Ларс свирепо взглянул на жену и процедил сквозь зубы:
– Только не надо ехидно улыбаться! Помни про свои швы!
Аллегра нахмурилась, моргнула и, сильно прищурившись, повторно сдвинула брови.
– Еще несколько подтяжек, Аллегра, и мне придется менять твое свидетельство о рождении,– ядовито заметил папа. – Своему пластическому хирургу ты уже обязана больше, чем нам с мамой.
– Можно подумать, все так просто! – огрызнулась моя старшая сестрица.
– Аллегра! Мартин! – воскликнула мама, извинительно глядя на Джонатана.
Тут я заметила, что Эмери, потягивая воду из стакана, сильно морщится. Она всегда выглядела так, будто ей слегка нездоровится. Будто на ее хрупких плечах лежит тяжким бременем вся несправедливость жизни. Однако сегодня ее вид прямо-таки пугал.
– Эмери,– шепнула я,– когда миссис Ллойд принялась убирать со стола грязные тарелки. – Ты нормально себя чувствуешь? Как тебе лазанья?
– Ммм…
Эмери удивленно взглянула на полусъеденную лазанью, словно только теперь ее заметила. Обычно она ела как лошадь, при этом никто не замечал, каким образом еда исчезает с ее тарелки.
– Думаю, пора перейти к сладкому! – объявила мама.
Не успели мы задуматься о том, что нам подадут, на пороге, точно по волшебству, вновь возникла миссис Ллойд с подносом, на котором красовалась хрустальная чаша для десерта.
Джонатан, явно изумленный, взглянул на меня. Надо будет рассказать ему о кнопке под столом, подумала я. Отец так часто нажимал на нее, когда выходил из себя и топал ногами, и так часто
без повода вызывал предыдущую домработницу, что в конце концов, та потеряла терпение и запустила в него жареной куропаткой.
Миссис Ллойд с растерянным видом двинулась к столу. Я сочувственно посмотрела на нее.
– Итак, что вы там принесли вкусненького, миссис Ллойд? – спросила мама с обычной улыбочкой.
Домработница показала ей содержимое чаши, и мамина улыбка на миг застыла.
– О… Ничего другого не осталось?..
Миссис Ллойд покачала головой.
Мама взяла себя в руки – это она умела.
– Эмери, дорогая. Блюдо специально для тебя! Твое любимое.
– Что? – недоверчиво спросила Эмери. – Неужели там лаймовое желе?
– Шутите? – прогремел папа. – Вы подаете мне на десерт желе?
– А почему не «Реди-уип»? – спросил Уильям, смеясь только глазами.
– Ну и отлично! – воскликнула я, пока не вспыхнул скандал.
Когда вокруг стола пустили деревянные блюда с сыром и печеньем, я заметила, что мама тайком бросает на отца многозначительные взгляды. Он этого не видел – растолковывал Джонатану и Уильяму, какие ошибки допустили британцы в ходе войны за независимость, используя в качестве наглядного пособия серебряный графинчик.
Я посмотрела на Джонатана, надеясь, что у него еще достаточно терпения. Он улыбнулся в ответ и подмигнул, на секунду позволив себе выразить чувства.
По-моему, это заметила мама. Ее лицо озарилось улыбкой, и она стала по-девичьи игриво теребить кольца-сережки с бриллиантами.
– А теперь,– отец вдруг стукнул по столу кулаками и поднялся,– если никто не возражает, я хотел бы толкнуть небольшую речь!
Мы с Эмери и Аллегрой одновременно вздрогнули. Аллегра даже издала недовольный возглас, который я сочла проявлением смелости.
Отец метнул на нее строгий взгляд и добродушно улыбнулся Джонатану, Уильяму и Ларсу. Я его трюки знала от и до, ведь он, можно сказать, на моих глазах восемь раз одержал победу на местных и шесть – на общенациональных выборах.
– Итак,– протянул отец, широко раскинув руки,– позвольте мне, главе семейства, выразить, насколько приятно видеть рядом с собой не только жену и дочерей, но и зятьев – нынешних и будущего!
– И меня, дорогой,– добавила бабушка.
– И тещу,– буркнул отец. – И миссис Ллойд, разумеется, тоже. И собак. Больше никого не забыл?
– Думаю, теперь упомянул всех,– сказала бабушка. – Даже собак. Очень великодушно. Можешь продолжать.
– Благодарю, Дайлис,– ядовито произнес папаша.
«Черт!» – подумала я. Бабушка не прочь повздорить. Поддевать моего отца всегда доставляло ей удовольствие, но сегодня вечером ее глаза горят как-то по-особому.
