Но как же трудно держать в голове эти сомнения. Хочется все отбросить и забыться с этой нимфой. Погрузиться в нее до предела… и потеряться в этой юности, красоте… и как же хочется добавить — невинности…
С огромным трудом отвожу взгляд и сосредотачиваюсь на дороге
То, что Настя так неожиданно быстро согласилась стать моей… еще больше укрепило мои подозрения. Я ждал какого-то протеста, скандала, или хотя бы заявлений о том, что слово «рабство» в наше время звучит немыслимо, смехотворно. Но Настя ничего этого не сделала, покорно пошла со мной. Значит, тем самым изначальные подозрения в сговоре имели почву… Я поклялся самому себе, что разберусь в этом. И что физическое влечение к этой девушке мне не помешает.
Паркую машину на стоянке возле гостиницы, в которой всегда останавливаюсь во время визитов в этот город. Выхожу, открываю заднюю дверцу. Девушка послушно вылезает и замирает возле машины. Она выглядит так, словно готова убежать, в любую секунду дать деру, поэтому хватаю ее за руку и тащу за собой, крепко сжимая запястье.
— Ты голодна? — спрашиваю, когда заходим в лифт.
Отрицательно мотает головой. Похоже решила играть в молчанку… Что ж, логично в её ситуации молчать, чтобы не брякнут что-нибудь, что выдаст ее сговор с теткой. Но я все равно все вытяну.
Заходим в номер, и Настя застывает, уставившись на большую кровать.
— Тебя что-то смущает? — спрашиваю, выгибая бровь.
Снова лишь отрицательный поворот головы. Тогда начинаю раздеваться.
Снимаю пиджак, стягиваю рубашку. Снова взгляд на девушку, и меня поражает ужас в её глазах. Такое не сыграешь, она бледная как полотно. Только тут до меня доходит — видимо Настя решила, что я не теряю времени даром и готовлюсь завалить ее… Возможно, так надо поступить. Прямо сейчас бросить её на постель, стянуть грязные шмотки, на униформу противно смотреть, никогда ни в одном ресторане у меня не было столь ужасно одетой официантки. Все в пятнах… И сделать то, что жаждет моё тело. А заодно понять, что за игру она ведет.
Девушка дрожит, её буквально колотит. Протягиваю руку и касаюсь её предплечья. Только сейчас понимаю, что ее одежда все ещё мокрая от вина. Синтетическая ткань влажная, в грязно-розовых пятнах.
— Я не трахаю женщин перед ужином, — говорю намеренно грубо. — Тебе нечего бояться. Я просто хочу переодеться и тебе это тоже не помешает.
Теперь в её глазах появляются слёзы, а я понимаю, что переодеваться Насте не во что. Идея оставить её обнаженной в моем номере очень соблазнительна, эта мысль провоцирует новый виток фантазии.
Скидываю брюки, поворачиваюсь к шкафу, где развешена моя одежда. Достаю спортивные штаны и футболку, быстро переодеваюсь и снова поворачиваюсь к девушке.
— Хочешь принять душ? Ты продрогла, твоя одежда мокрая.
— Да, хочу, — взволнованно произносит Настя. Похоже, мне удалось нащупать её слабость. Ей дико хочется остаться одной, пусть даже в ванной.
— Тогда тебе сюда, — показываю рукой на санузел. — Можешь первой принять душ, а я поищу тебе что-нибудь из одежды. Полотенец там полно, увидишь на полке.
Девушка кивает и поспешно скрывается за дверью.
POV Настя
Это какой-то плохой сон. Все, что происходит со мной в этот день — настоящее безумие. Всю дорогу, пока сидела в дорогущей машине, несшей меня неведомо куда, в голове крутились жуткие картины, как этот мужчина набрасывается на меня, терзает мое тело. Не знаю, почему я не заорала, скажем в лифте, не начала звать на помощь. Мне хотелось устроить истерику, очень сильно… Но какой-то ступор напал, я даже слова произнести не могла.
Еще в машине чувствовала, как этот мужчина внимательно разглядывает меня, прожигает своими темными как ночь глазами. Я же, в свою очередь, боялась даже мельком на него посмотреть. И до сих пор понятия не имела, как он выглядит… Расплывчатое пятно. Крупный, высокий. Голос низкий, с легким акцентом. Хорошо, очень хорошо говорит по-русски. Выражается предельно ясно…
Я для него — подстилка. Тетка явно убедила его в том, что я бывалая шалава… Это у нее получается отлично. Раньше, стоило даже на работе на полчаса задержаться, начинала меня клеймить. Богатая практика.
Итак, мой «хозяин» живет в гостинице. Уже радует. Здесь люди… персонал. Можно позвать на помощь. Надеюсь, что это спасет меня. Пусть надежда призрачна.
Все эти мысли мечутся в моей раскалывающейся голове, а Людвиг… Ох, ну и имя у него, пугающее и потрясающее одновременно… только вот сейчас меня от другого трясет… потому что Людвиг начинает раздеваться. Во рту моментально пересыхает.
Я понимаю, он иностранец, голландец. Где-то я читала, что они к таким вещам как секс относятся предельно легко. Свобода нравов у них, наркотики, опять же. Улица красных фонарей. Боже, откуда я все это знаю? Где-то прочла или передачу смотрела… Вот только ничуть не легче от собственной любознательности, скорее наоборот…
Мне страшно, очень. И в то же время, при виде мускулистого мужского тела пересыхает в горле. Я смотрю украдкой на идеальные кубики пресса. О да, этот самовлюбленный голландец явно обожает себя и свою фигуру.
А я… мне настолько неловко, что хочется сквозь землю провалиться. Потому что он притягивает взгляд! Это ужасно…
Что, если прикажет раздеться и мне?
Оглядываю комнату на наличие лампы или вазы. Эти предметы всегда выручают людей, попавших в беду. Двину по башке… Да, добавлю себе срок в добавок к нанесенному материальному ущербу, физический — куда хуже… Но разумно мыслить уже не получается, я схожу с ума от страха…
Но этот человек не чудовище. Он спросил голодна ли я, и немного от сердца отлегло. Если волнуется обо мне… значит не станет боль причинять? А может с ним можно договориться?
Но тут он произносит фразу, которая вновь поднимает в душе огромную волну ненависти.
— Я не трахаю женщин перед ужином. Тебе нечего бояться. Я просто хочу переодеться и тебе, кстати, тоже не помешает.
Какая же сволочь! Мало того, что связал по рукам и ногам непонятными мне бумагами, да и долг велик, знаю, что не врет, слышала про эти бутылки, о них неделю сплетни ходили… Об их дороговизне. Я действительно нанесла ущерб… Но расплачиваться собственным телом это чересчур! Надо так и сказать ублюдку.
Но тут Людвиг дает мне еще передышку, предложив пойти в душ. С радостью соглашаюсь, и дело не в том, что одежда до омерзения липкая и холодная. А потому что чувствую, как к глазам подступают слезы. Я не плакса, о нет. Наоборот. Презираю мокроту. Никогда не позволяю себе… И вот сейчас чувствую, что не выдержу.
Не хочу, чтобы он видел мои слезы.
Скрываюсь в ванной и захлопываю за собой дверь — громко получилось, и от этого румянец стыда на щеках. Не привыкла громко заявлять о себе… Столько лет играла в невидимку… Ничего со мной не происходило… И вот пожалуйста, событий безумный калейдоскоп закружил так, что вот-вот захлебнусь… Ощущение, что тону. Барахтаюсь, но надежда выплыть тает с каждым движением…
Мне нужна всего минута, чтобы собраться с мыслями. То есть нет, мне нужна целая жизнь, чтобы все разложить по полочкам и пережить весь этот ужас… но могу позволить себе только минуту… Разглядываю себя в зеркале при ярком свете, тут множество лампочек и в потолке, и на стене… Такой как сейчас, ни за что не захотела бы увидеть себя снова. Глаза, потемневшие от боли и унижения, широко открыты, чтобы не дать пролиться собравшимся в уголках слезам. На лице красные пятна, и от смущения, и от нервов… а рот сжат в тонкую скорбную линию.
Страдалица… овечка на заклание. Но я не позволю так с собой… Я выберусь из этой ситуации. Сбегу. Обязательно. Надо лишь продержаться, дождаться, пока отвлечется… уйдет куда-нибудь. Надо тщательно выбрать момент.
Ничего другого мне в голову просто не приходит.
* * *
В конце концов, я беру себя в руки и даже залезаю под душ, прежде проверив раз двадцать замок на двери. Но он достаточно хлипкий и, если Людвигу взбредет в голову ворваться ко мне, вряд ли это устройство его остановит. Но я настолько омерзительно себя чувствую, грязной, липкой, что мне уже все равно.
