У меня, наконец, получается стянуть наряд через голову, но отец к этому моменту достиг верхней ступеньки лестницы. У него занимает ровно семь секунд, чтобы дойти от лестницы до моей комнаты. Именно столько у меня уходит, чтобы броситься к шкафу и вытащить оттуда растянутый свитер. Нет времени на штаны, нет времени больше ни на что остальное. Даже на то, что бы надеть бюстгальтер. Моя дверь издает скрип, когда мой отец пытается открыть ее со стороны коридора. Я слышу, как он ругается, стоя за трехдюймовой дверью.
— Корали? Открой эту чертову дверь прямо сейчас, юная леди.
Я поскальзываюсь на половицах во время спешки, чтобы быстрее отодвинуть оттоманку от двери. Падаю и оцарапываю колено, оно болезненно щиплет. Но у меня нет времени на то, чтобы посмотреть, насколько сильно поранила его. Поднимаюсь и отодвигаю оттоманку, чтобы он смог войти.
Дверь с громким хлопком открывается, отец тяжело дышит, его плечи поднимаются и опускаются. Ему только сорок два, но он выглядит старше. Постоянно опущенные уголки рта придают ему злой вид. Но именно такой он и есть. В уголках его глаз виднеются морщинки, которых здесь не было прежде, когда моя мать была жива, но это будет глупо с моей стороны пытаться приукрасить то, как обстояли дела в то время. Он был так же наполнен яростью. Был таким же монстром.
— Что я говорил о том, чтобы ты не закрывала дверь? — кричит он.
— Я не хотела. Мне просто нужно было больше места, чтобы заняться йогой, папочка. Мне нужно было место, чтобы ... — Он вскидывает руку, чем застигает меня врасплох, его ладонь опускается на мое лицо. Он, вероятно, намеревался дать мне пощечину, но вместо этого, он попадает по моей челюсти, что для меня ощущается безумно больно, так же как и для него. Я отступаю назад, падая на оттоманку, которую отодвинула с дороги, и затем присаживаюсь на нее. Держу рот на замке, зная по опыту, что он разозлится только сильнее, если позволю себе заплакать.
Мой отец встряхивает руку, стискивая зубы.
— Черт побери, девчонка. Какого хрена с тобой не так? — Естественно это все моя вина, что он причинил себе боль, ударяя меня. Как и всегда. — Скажи мне, черт бы тебя побрал, почему твоя нога в крови? — резко приказывает он.
— Я... я занималась йогой. И упала.
Отец сердито сверлит меня взглядом и сжимает свои обе ладони в кулаки.
— Ты сделала это специально, не так ли? Хотела, чтобы люди думали, что я тебя бью или еще что-то. Ты злобная маленькая сучка, Корали. Как и твоя мамочка.
Моего отца не волнует, что он бьет меня. Моего отца совершенно не волнует, что он оставляет на мне шрамы, ушибы и синяки гораздо хуже этой небольшой царапины на колене. Ему просто не нравится видеть кровь, причиной которой является не он. Я прикрываю свое оцарапанное колено двумя руками, стараясь скрыть рану от его взора.
— Нет, папочка, клянусь. Я не хотела этого. Это случайно. — Мой голос звучит тихо, приглушенно, голос кающегося грешника, когда тот пытается донести извинения. Донести извинения до ушей того, кто не хочет слушать.
— Не скармливай мне это дерьмо, юная леди. Давай же. Поднимайся на ноги. Я сказал быстро, бл*дь, вставай, — он практически рычит. Я уже поняла давным-давно, что не важно, что я сделала, важно, чтобы исполняла как можно быстрее его приказы. Быстро вскакиваю на ноги, когда он бросается в комнату и отводит назад кулак, готовый впечатать его в мой живот или, возможно, в мое плечо. Он выглядит практически расстроенным, что я сделала то, что он сказал, прежде чем успел добраться до меня. Если бы я не ослушалась, то страдала бы от последствий.
После того, как он однажды нанес мне сильный удар правым хуком и разбил мне губу, отец понял, как трудно скрыть такие ушибы. С того времени он оставляет синяки на моих руках и ногах, животе и спине, а так же ягодицах. Эти участки моего тела всегда скрыты от глаз посторонних.
— Ты даже не представляешь, насколько ты везучая, Корали, — шипит он. — Остальные родители не стали бы терпеть подобное дерьмо от своих детей. Ты должна радоваться, что я не отправил тебя жить к твоей тетке в Чарльстон.
Я бы с радостью поехала жить к своей тете Саре в Чарльстон, но нет ни единого шанса, что он когда-нибудь отпустит меня. Я думала пару раз о том, чтобы собрать сумку и поехать на автобусе к ней, но затем вспоминаю о том, что меня ждет, когда доберусь до места назначения. Тетя Сара — старшая сестра моего отца, верит, что он поместил луну на небо. Она никогда не примет тот факт, что папа избивает меня. Тетя Сара, вероятнее всего, обвинит меня во лжи, позвонит ему и все расскажет. Он приедет, чтобы забрать меня, и моя жизнь официально будет кончена. Отец будет ужасно зол. И, возможно, все кончится тем, что он убьет меня.
— Я знаю, папочка. Мне жаль. Я буду более внимательной, обещаю, — шепчу я.
— Отправляйся в ванную, — отдает он приказ. Страх заставляет покалывать мои руки и ноги. В ванной случаются чаще всего самые плохие вещи. Он, наверное, полагает, что находясь в небольшом пространстве, может закрыть дверь, и мир никогда не узнает о его действиях. Я не хочу идти с ним в ванную, но прекрасно знаю, что будет со мной, если откажу ему. Дела примут плохой оборот.
Проскальзываю мимо него, втягиваю голову в плечи, пытаясь сделать себя менее заметной, чтобы даже не прикасаться к нему. Иду босая по коридору, зная, что он, переполненный злостью, находится прямо позади меня.
Внутри ванной отец резко разворачивает меня и толкает спиной так, что я присаживаюсь на край ванны.
— Оставайся здесь, — говорит он мне. Открывает шкаф над раковиной и достает антибактериальный спрей и ватные диски из стеклянного стаканчика с полки. Спиртосодержащий антисептик щиплет ногу, когда он наносит его на мое колено. Отец не обращает внимания на красный синяк, который образовывается сейчас на моей щеке.
— Тебе хотя бы жаль? — бормочет он себе под нос.
— Жаль. На самом деле. Мне так жаль, папочка. — В моей голове я пытаюсь быть где-то в другом месте, где угодно, только не в этой темной ванной с моим отцом, который нежно поглаживает ватным диском по моей кровоточащей коленке. Он гладит медленно и аккуратно, цокая языком, когда убирает в сторону ватный диск, покрытый моей кровью.
— Ты такая глупая девочка. Посмотри на меня. Покажи мне, насколько тебе жаль. — Я поднимаю вновь на него взгляд, но мои глаза пусты. Отец видит в них то, что он хочет видеть. — Вот так. Да, вот так уже лучше. Теперь я могу видеть это. Ты будешь более внимательной в будущем. Тебе же известно, как мне не нравится наказывать тебя. — Он проводит подушечками пальцев вниз, вдоль моего лица, заправляя мой локон за ухо ласковым движением. — У меня был очень трудный день, моя крошка. Ты ведь понимаешь, как это иногда бывает. — Только господу известно, что мой отец подразумевает под понятием «очень сложный день», но я послушно киваю. Он опускается на колени на пол передо мной, и мои ладони взмокают. — И почему ты не одета, как подобает, моя милая? — шепчет он.
— Я переодевалась.
Он кивает.
— Хорошо. — Склоняясь, он прижимается ртом к моей ране на колене и нежно посасывает ее, издавая низкий стон в горле. Отстраняясь, он говорит: — Не смотри на меня настолько обеспокоенно, Корали. Ты моя дочь. У нас общая кровь. Нет ничего такого, когда я делаю это.
Я же понимаю, что тут определенно не все в порядке. Отлично знаю, что никто из отцов не посасывают раны своих обожаемых дочерей. Это не правильно, но чувствуется это еще хуже.
Отец присаживается на пятки и пристально смотрит на мое колено, в его глазах стоит взволнованный голодный взгляд. Мне нужно как можно быстрее выбираться из этой ванной.
— Я хочу вечером пойти на вечеринку, — внезапно выдаю я. — Ничего, если я пойду? Ненадолго. Все мои одногодки пойдут. — Слова вырываются спешно, и все звучит спутано. Меня охватывает паника, когда я произношу их, все смешивается. Отец хмурится, его взгляд становится менее голодным, сейчас он более напуганный.
