– Извините, – буркнула Лида и выскочила из бани.
Следом последовал допрос дедушки о личности Ивана Ефремовича, Лида не знала, что говорить. Сказать правду? Кто поверит? Даже родной дед пренебрежительно хмыкнет, будто Фролов – воображаемый друг. Что поведал сам объект интереса, не пришло в голову уточнить. Последний раз врала деду про мальчика в седьмом классе, её пригласили на свидание, отчего-то стало стыдно признаться, что идёт она не к однокласснице, а в кафе-мороженое.
Благо, Фролов в бане задержался недолго, не успел зайти в дом, как дед вытолкал запутавшуюся в показаниях мыться, заявив, что сейчас для его сердца и давления слишком жарко.
– Иди, – отдал он приказ. Лида отправилась, хватаясь за пылающие щёки. Несколько минут назад там, в бане, был Фролов. Обнажённый.
Дурость! Нужно перестать думать, а когда гость уедет – забыть, как забывают о неудачных свиданиях с сайтов знакомств. У Лиды опыта не было, коллега время от времени делилась впечатлениями, иногда смеясь, порой вздыхая. Лидино гостеприимство вызывало испанский стыд у обоих участников. Неизвестно кому более неловко, гостю или хозяйке.
В дом вернулась почти сразу, имея дома ванну, мытьё в русской бане не понимала. Когда была замужем, баня ассоциировалась с шумными гостями, горой еды, которую необходимо готовить, чтобы не ударить в грязь лицом, и Олег мог с гордостью хвастаться «своей». Мол, серая мышь, конечно, зато хозяйственная, услужливая. Сокровище, а не жена.
– Такой супец точно в одиночку хлебать будешь, – одобрительно кивал брат Олега, бросая скабрезные взгляды на невестку. Лида не сразу поняла, что значат эти слова, а поняв – не пришло в голову обидеться. Правда ведь…
На кухне уставилась на Ивана… Ефремовича в тельняшке деда. Чистой, даже новой – оторванная этикетка валялась на кухонном столе, – абсолютно чужеродной Фролову, как телега андалузской лошади.
– Спасибо, всё очень вкусно, – похвалил кулинарные способности хозяйки Иван… Ефремович, когда дедушка засобирался в баню. Это были первые слова после диалога о телефоне, остальное время он общался с Анатолием Макаровичем или молча наблюдал за Лидой, от чего становилось не по себе, хотелось развернуться, уехать в город, уйти пешком, раз электрички не ходят. Провалиться сквозь землю, как вариант.
– Спасибо, – кивнула Лида и уставилась на картофель. Овальной, вытянутой формы, с аккуратно вырезанными глазками, отварной.
– Лидия Константиновна, извините, не предполагал, что так получится, – он вздохнул.
– Ничего страшного, с любым может случиться.
С ней случилось. Сидит на табурете в кухне дачного домика, беседует с владельцем предприятий чёрной металлургии, видела его голый живот, мышцы, те самый, косые, что уходят под пояс брюк.
– Здесь уютно, – ответил нелепым комплиментом Фролов. – Я один воспитываю сына, – без всякого перехода продолжил, заставив Лиду посмотреть на собеседника. – Оказалось, это довольно сложно…
– Его мать?.. – не хотелось произносить вслух страшную догадку, однако не она начала этот разговор.
– Нет-нет, с Мишель всё отлично, – натужно улыбнулся Фролов. – У нас был короткий, яркий роман. Знаете, как вспышка. Ослепление, мгновенное отрезвление. Мишель – увлекающаяся натура, склонная к театральности. Когда мы познакомились, Марселю не было года, отец неизвестен, мне, во всяком случае, неизвестен. Мы оформили отношения, ребёнка я усыновил. Через четыре месяца Мишель увлеклась Кузнецовым – это хоккеист из НХЛ, позже был теннисист и норвежский биатлонист, за этим она рванула в Европу. Или за теннисистом? – широкая улыбка продемонстрировала идеальные зубы Ивана… Ефремовича. – Марсель остался со мной, его мать единолично решила, что так будет лучше для всех. Мы, естественно, развелись, и, несмотря на то, что Мишель гражданка Франции, через год мне удалось лишить её родительских прав, поставив точку в нашей «вспышке». Время шло, я понятия не имел, как рассказать сыну о матери. Говорить о живой, цветущей женщине, что она умерла, язык не поворачивался, к тому же, не исключено, что однажды она приедет, вдруг вспомнив о ребёнке. Бывают отцы «полярники», «космонавты», о матерях не приходилось слышать. Марсель рос, иногда спрашивал о маме, скорее из интереса, почему у других детей есть мама, а у него нет. Приходилось находить отговорки: в командировке, у врача, в путешествии. Однажды надоело, сказал понятную для ребёнка четырёх лет правду. Удивительно, но он не расстроился, лишь уточнил, не уйдёт ли от нас тётя Лена – его няня. Елена Павловна по сей день работает гувернанткой, не знаю, как назвать должность. Бабушкой?
Лида внимательно слушала, иногда человеку необходимо выговориться. Может быть, оказавшись в непривычной обстановке, среди людей, с которыми жизнь больше не столкнёт никогда, сработал «эффект попутчика». Фролов выговаривался, зная, что сойдёт на ближайшей станции.
– Марсель – отличный парень. В начальной школе были небольшие проблемы. Прекрасная школа, педагогический состав, сильнейшая программа, но Марселю стало мало знаний, которые давали. Платная школа не гарантирует, что все потребности ребёнка смогут удовлетворить. Поступил в частную школу Англии, одну из самых престижных. Парень был счастлив, грезил новым опытом, знаниями, какой-то фантастической программой по математике. Накануне отлёта случилось… – Фролов взлохматил пятернёй густые высохшие волосы, отчего лежавшие в беспорядке пряди напомнили воронье гнездо. – Не знаю, что ему понадобилось в ящике моего стола. Он нашёл документы на усыновление, в тот же день сбежал из дома. С помощью волонтёров нашли быстро. Наверное, нужно было отпустить его в Англию, но я испугался. Понимаете? Испугался потерять контакт с сыном. Он был настолько зол и разочарован, что… Не представляю, что бы он надумал, оставшись один на один со своей обидой. Сто семидесятая школа показалась неплохой альтернативой. Да, она не частная, не элитарная, в столовой кормят сосисками с водянистым пюре, отвратительной пиццей, но программа по математике – сильнейшая. Марсель поступил легко, его взяли на резервное место. Официальные вступительные экзамены мы, естественно, пропустили. Илья Абрамович – директор школы – пошёл навстречу, позволил сдать отдельно. В некоторых случаях он делает исключение, речь не о деньгах, а исключительно о способностях ребёнка. Казалось бы, радуйся! Но, нет. В первый же день одноклассники увидели, как Марселя забирает машина с водителем, нашлись знающие, что его приняли в резерв – и клеймо «блатного» не отмыть. Водитель стал забирать его с фехтования, тренировки почти каждый день, от школы три остановки на автобусе, но… Эти гадёныши, – сквозь зубы продолжил Иван Ефремович, – не дают прохода Марселю. Достаётся за всё: за имя, телефон, одежду, отличные оценки, победы на олимпиадах. Он младше всех в классе! Физически – самый маленький. Всё, чего я хочу – забрать его из этого ада, а он… не хочет. Считает, что должен победить, убедить. Доказать, в первую очередь себе, что чего-то стоит в этой жизни. Дерётся, прогуливает уроки, ворует мелочёвку в магазинах, курит, пропускает тренировки, скрывает, когда разбивают очередной телефон или рвут одежду.
– А педагоги, родители? – опешила Лида. – Чудовищная ситуация.
– Классный руководитель делает всё, что может, у меня нет претензий. Марсель часто сам провоцирует одноклассников, не мне вставать в позу оскорблённой невинности. Учителя прощают его из-за способностей. Родители солидарны с детьми: Фролову всё сходит с рук из-за денег отца, их талантливые чада не побеждают на конкурсах и олимпиадах, потому что всё куплено. Лично мной, как понимаете, – он усмехнулся.
– Похоже на зависть.
– Понимаю. И Марсель понимает. Знаете, иногда я готов дать денег за его исключение, но боюсь, станет хуже. Просто не понимаю, что со всем этим делать. Вариант мне стать беднее, а ему тупее просьба не предлагать, – криво улыбнулся Иван Ефремович.
– Я и не предлагаю.
Глава 7
Лида по обыкновению устроилась в своей комнатке. Других вариантов не было. Всего в доме было три комнаты и кухня. Одну занимал дед, вторая всегда считалась Лидиной, а в третьей хранился непонятный хлам, которым не пользовались последние лет пятнадцать, однако дедушка считал каждый гвоздь, моток тесьмы или кусок резины неприкосновенной ценностью.
