А вот не надо забывать про голосовой покой. Доктор предупреждала.
— Я прекрасно прожила без всех этих объяснений. Ты прожил тоже.
Он издает бешеный хрип:
— Прекрасно?! Да я…
— Не кричи, — обрываю его. — Катя спит.
И ухожу с кухни.
Ушла. Тихо закрыла за собой обе двери. И на кухню. И в спальню.
Приготовившись бодрствовать до утра, я… заснула. А проснулась под тишайший разговор на кухне:
— Так почему вы пришли вчера? — шепотом, но вполне живенько спрашивал Артур.
— Ну-у-у, — отвечала Катя. Исчерпывающе.
— То есть ты что-то начудила?
— Па-ап. Тебе говорить нельзя.
— А тебе зато можно, — беззвучно смеется он.
Катя тяжело вздыхает. Я выбираюсь в коридор: вот любопытно, заметит он или нет изменения во внешности дочери? Видимо, любопытно это не только мне, потому как наша девочка вполне себе раздраженно интересуется:
— Пап. Ну посмотри на меня внимательно. И скажи, что изменилось?
— Цвет волос ужасный, конечно, — спокойно отвечает он. — И прическа, прости, малыш, не лучше. Но в целом для того стиля в музыке, что ты мне вчера показывала — пойдет. Хоть пирсинг в нормальной конторе делала?
Я. Его. Убью!
И за восторженный вопль дочери, в котором ясно прозвучало: вот он, лучший в мире папа, а не какая-то там мать истеричка. Убью и закопаю. А слезами поливать не стану. Не дождетесь.
— То есть ты ругаться не будешь? — все-таки уточняет Катя.
— Если это все, что так огорчило маму — то нет. Просто в следующий раз подойди заранее. И озвучь. Я тебя к нормальному стилисту отведу.
Не просто убью. Мучительно убью. Гад!
Хотя, вот любопытно, что ответит дочь? Про скрипочку. И пытки. Я от интереса даже злиться немного перестала.
— Ой, папочка, ладно. Я опаздываю.
Какая умненькая девочка! В школу она опаздывает, в ту самую, куда больше не пойдет, потому что отстой. Только папе об этом говорить не надо, он же не мама-истеричка.
— Катя, — что-то подозревает Артур.
— Вечером увидимся? — нежным и наивным голосочком, никак не подходящим зеленой бунтарке.
— Думаю, да, — едва преодолев долгую-долгую паузу говорит Артур.
Его подозрения забыты, Катя талантливо перехватила инициативу. И в кого такая?
— Только не говори, что вы с мамой уже поругаться успели, — переходит в наступление ребенок.
— Нет, но…
— Папа!
И столько строгости в голосе. Вот спрашивается — кто кого отчитывать должен, а?!
— Хорошо-хорошо. До вечера, котенок.
Котенок? Это — котенок? Да ты не заметил, как твоя дочь стала почти взрослой и превратилась в твою копию. Боже мой. Тот же звездный характер, чтоб без мыла в любую… щель. За что мне это все?!
Глава пятая
Прошу не ломать мои нервные клетки.
Там живут нервные тигры
(С) ВК
— Ой, а вы снова с Артурчиком?
Я посмотрела на улыбающуюся барышню, что всем своим видом желала изобразить наивность и романтизм. Такая милота-милота: губки бантиком, глазки как у куколки. Ресничками хлоп-хлоп. Из новых приобретений театра. Всего полгода после учебного заведения, всего полгода в Оперетте, а свары в коллективы пошли нешуточные. Причем на ровном месте, даже не за роли. А так. За идею. Кто что про кого сказал, мелочи всякие полезли. Мелочи-то мелочи, а скандалы знатные.
Не сказать, что до этого мы все жили по принципу «один за всех — и все за одного». Нет. Не то направление деятельности. Но было на порядок спокойнее. А тут…
Совпадение? Возможно.
Тем временем я продолжала просто смотреть на девчонку. Моя ж ты овечка! Рановато мнишь себя тигрицей, зубки хоть и ядовитые, а еще молочные. Она задергалась и стала пояснять, быстро и суматошно:
— Я вчера смотрела. Концерт уличный по всем каналам. И в инсте, и на ютубе. Такая прелесть! Вы так хорошо смотритесь вместе. Просто идеальная пара.
Только вздохнуть: вот прилетит мне еще за это выступление. Как-то я напрасно расслабилась.
— Как славно, когда есть, кому пиарить. Классно вы засветились с «Крещендо». И муж рядом.
Я нахмурилась, хотела добавить «бывший», но поняла, что меня и не услышат вовсе. Да и вообще — много чести с барышней этой объясняться.
— Вы же теперь уйдете к ним петь? — вдруг задала барышня несколько странный вопрос.
— С чего вы взяли? — тоном «не говорите глупостей» парировала я.
А про себя с досадой подумала: зная нашего, ревнивого, как… Отелло в период обострения, надо бы зайти и объясниться.
С чего взяли, объяснять мне не стали, а что-то прочирикали и сбежали. Стопроцентно — разносить свежие новости по гримеркам.
— Добрый день, — заглянула я к нашему великому и ужасному, чувствуя себя скорее крепостной актрисой, чем высокооплачиваемым профессионалом.
Великий был мрачен и заранее зол.
— Здравствуй, Анна.
Анна, не Анечка, не Энни и даже не Нюся. Да вот нехорошо ж! Судя по сведенным бровям и глазам, что метали молнии, разведка уже доложила, интерпретировала и истолковала. Хотя, если запись уже выложили, мог и сам увидеть…
Как-то я затупила, каяться надо было начинать еще вчера. Охо-хо-хо. Не тем я занималась накануне, ох не тем.
— Как это понимать? — ко мне развернули ноутбук, на котором до этого внимательно рассматривали мои певческие экзерсисы на Манежной.
Какой выразительный стоп-кадр. Я как раз выхватываю микрофон из рук бывшего. Артур смотрит на меня. И правда, вместе мы смотримся весьма и весьма эффектно. Хороши, ничего не скажешь.
— Анна. Тебе напомнить, как ты уже хотела побунтовать? Сменить место работы? Помниться, что-то было о рамках, в которых тебе тесно? Так?
Стиснуть зубы и молчать. Не спорить. Не оправдываться. Владлен это ненавидит. Особенно, когда его понесло — вот как сейчас.
— Тебе напомнить, чем все закончилось?
Молчать. Главное, молчать.
Я прикусила щеку изнутри.
— Как ты уже обращалась к мужу, чтобы он помог тебе? И что?
Все, что он говорил — было и правдой, и неправдой. Уходить я не собиралась — не для того я выигрывала конкурсы, моталась по кастингам, напрягала всех знакомых и не очень, чтобы только получить первую сольную партию А потом — удержаться в солистках, когда конкурсы каждый год, и кастинги на каждую постановку, а репертуарных спектаклей все меньше.
Но раздвинуть рамки и правда я хотела. Возможно, зря. Возможно, я много что сделала зря.
— И как ты рыдала у меня…
Я едва удержала на лице приветливое, чуть смущенное выражение под кодовым названием «невинность номер пять». Специально разработанное для случаев умеренного бешенства великого и ужасного.
Который уже начал интерпретировать в духе собственной концепции бытия. То есть бредить.
Рыдать-то я рыдала. Только не прилюдно. И уж тем более не в театре — это факт. Если бы я позволяла себе рыдать на рабочем месте, то меня б уже подгрызли давным-давно.
— И как умоляла оставить в театре?! Готовая на все, лишь бы тебя не выгнали?
М-да. Что-то года никого не красят, Владлена в том числе. А вот в яркую манию величия разукрашивают вполне себе. Когда все грянуло, развод в том числе, я, конечно, договаривалась. И просила помочь. Но рыдать и умолять… Как-то серьезно расходится его толкование событий с тем, что помню я. И что это он имеет в виду под «готовая на все»? Слишком замысловато для моих вокальных мозгов, которых, как всем известно, не существует в природе.
Я слушала обличительную речь, опустив голову и время от времени вздыхая — «Магдалена, готовая каяться». Поза номер шесть, для бешенства, переходящего или в творческий порыв, или в грандиозный скандал с увольнениями. В зависимости от того, насколько адекватно ситуации будет исполнена Магдалена.
Внутри даже не кипело. Просто холодный расчет — увы. Я не могу потерять работу. Не собиралась тогда, в то лето, когда меня подставил Артур и его любимый квартет. И тем более не могу позволить себе это сейчас, когда сама обеспечиваю свою маленькую семью. Значит, все эмоции потом. Продолжаем давать Магдалену.
