– Чёй-то с ней? – робко спрашивает кто-то у медсестры.
– Прободение матки, – неохотно отвечает та.
– Батюшки, матку девке пропороли!
– У неё рубец там был, да ещё и врача в известность не поставила, вот и получилось… – неохотно поясняет худенькая медсестра, – ещё и вену найти не могу… Что за вены такие…
Меня начинает мутить от вида крови. У девчонки в пупке колечко с синим камешком. Она такая беспомощная и такая жалкая с этим колечком… Нет, я просто не могу на это смотреть. Я выбегаю в коридор, прислоняюсь лбом к холодному стеклу. За окном оживлённая московская улица, мирно падают редкие снежинки, люди спешат по своим делам, им и дела никакого нет до того, что происходит здесь, в этом месте скорби.
Рядом со мной примостилась Ангелина.
– Ой, слушай, сколько кровищи, я чуть не блеванула, – говорит она, – слушай, вид у неё атасный какой. А вдруг окочурится ночью? Я покойников ужас как боюсь.
– Не окочурится, не волнуйся, – присоединяется к нам рыженькая Вера, – если бы она совсем никакая была, её бы в реанимацию положили.
– Аборт делали, – вздохнув, продолжает Вера, – медсестричка говорит, сначала-то всё ок было, а потом, уже под самый конец, и случилось.
– А чё её в нашу-то палату положили, абортниц не должны к нам-то класть, – возмущается Ангелина.
– Так у абортниц мест нету. Не в коридор же её класть…
…Ночью мне снятся кошмары, планомерно сменяющие один другой. Сначала я вдруг оказываюсь в своей комнате в общаге, туда заходит Андрей, падает передо мной на колени и говорит: «Это я убил нашего ребёнка, я» и плачет. Мне жутко и страшно, я хочу дотронуться до Андрея, но моё тело не слушается меня. Я пытаюсь сказать Андрею, что он ни в чём не виноват, но вместо этого вдруг проваливаюсь в чёрную пустоту забвения.
В следующей страшной серии я уже стою на Ленинском проспекте на автобусной остановке. Подходит автобус, из него выходит Андрей с маленьким ребёнком на руках. Я смаргиваю, ребёнка нет, зато Андрей, презрительно глядя на меня, спрашивает сквозь зубы: «За что ты убила нашего малыша, Маруся? За что?» Я хочу ответить ему, но мои уста скованы, а тело заледенело.
Потом Андрей исчезает, а я оказываюсь всё в той же уже знакомой мне пустыне. Впереди, по-прежнему весело болтая, идут Дашка с Серёгой. Я хочу спросить у них, где Андрей, но Дашки с Серёгой уже нет. Ужас охватывает меня. Я оглядываюсь по сторонам, ища ребят, но вижу лишь чёрные смерчи, что стремительно заполоняют пустыню, поднимая в стоячее марево воздуха фонтаны песка. Вот сейчас ближайший смерч подхватит и меня, вот-вот! Я кричу, но не слышу себя…
Фоном для моих кошмаров служат громкие голоса, металлические лязги и яркий свет, который бьёт меня по глазам даже во сне. Но я не могу проснуться, липкие кошмары не хотят выпускать меня из своих цепких лапок.
– Прохоренко, вставай, кровь нужно сдать, – голос медсестры вырывает меня из тягучей тошноты кошмара.
Я рывком сажусь на кровати, жмурюсь от яркого света дневных ламп, залившего нашу палату, протягиваю руку медсестре, зажмурив глаза. Я боюсь смотреть, как тёмная венозная кровь перетекает из меня в пробирку. Всякий раз удивляюсь, зачем берут так много.
– Всё, руку согни…
Я оглядываюсь по сторонам. Раннее утро. Кровать у окна пуста…
глава 10
Марианна
Я боюсь спросить, где она, вчерашняя девчонка, только вопросительно смотрю на своих соседок по палате. Новенькая Ангелина ещё сладко спит, Наташа уткнулась в телефон, Вера с Надеждой тихонько переговариваются между собой. Больница только просыпается, оживает.
Вдруг я вспоминаю про Яну. Она, наверное, уже собирается на свою Голгофу. Я вскакиваю, быстро накидываю халат и выбегаю из палаты. Вера говорит что-то мне вслед, но я не хочу слушать. У меня просто не хватит сил выслушать это, я ведь понимаю, что новенькой девочки с нами нет не просто так.
Силы мне ещё нужны. Нужны для Яны. Она хоть и бодрилась вчера, уверена, её ночь спокойной не была.
Яна уже готова, ждёт только меня. Вместе мы идём к операционной, где делают аборты, в простонародье, к абортарию. Там уже сидят женщины и молодые девчонки в халатах и торчащих из-под них ночных рубашках. Мне на миг кажется, что это всего лишь пижамная вечеринка. Просто участники выбрали вот такое вот странное место.
– Я, наверное, первой пойду, – побелевшими губами тихо говорит Янка.
– Ты что, Ян! Посиди со мной, потрепемся. Успеешь ещё.
– Да не могу я больше. Сделаю и всё.
Я в ужасе, я не знаю, как мне остановить её, как задержать её уход в эту страшную пластиковую дверь с надписью «Операционная 2», как?
– Яна… Мне плохо… Яна… Дай руку…
– Да, блин, Марианна, мне идти уже...
Но я вцепляюсь в Янкину руку как клещ и начинаю потихоньку заваливаться на неё, закрыв глаза и начиная прерывисто хватать ртом воздух. Не знаю, зачем я устраиваю весь этот цирк. Ведь он, наверное, не придёт. Я слышу, как Янка просит сидящих рядом женщин позвать медсестру.
Прибежавшая медсестра подносит мне под нос ватку с отвратительным запахом. Я вскакиваю, но Янкину руку не отпускаю, я вцепилась в неё намертво. Медсестра проводит какие-то манипуляции со мной, меряет пульс; потом приходит врач, прислоняет к моей груди блестящую головку фонендоскопа, слушает, не торопясь.
Янка пытается тихонько высвободить свою руку, но я вцепилась крепко. «Не уходи, Ян, пожалуйста...» – жалобно шепчу я. «Тебе нужно повторно сдать кровь», – говорит мне врач, совсем молодой парень, наверное, только после института. Никогда не понимала парней, которые идут в гинекологию. Как они потом с девушками?
Я в ужасе понимаю, что ломать комедию дальше у меня не получится. Потому что медсестра со своей кошмарной ваткой, пропитанной нашатырным спиртом, никуда не делась, а второй раз вдыхать эту гадость я не потяну. Ну где же ты, сволочь «Любимый», где?
Уже собираюсь просить Янку довести меня до палаты, как бальзамом на душу слышу крики баб Глаши с прелестными для моего слуха скандальными нотками: «Не положено не в часы приёма, вернитесь немедленно, молодой человек! Сейчас охрану позову! Да что ж это такое за безобразие!»
В наш абортарный коридор влетает парень с точно такими же стоящими колом вихрами, как у Янки. Только парень белобрысый и веснушчатый. Парень в панике оглядывается по сторонам, не обращая внимания на кипящую негодованием баб Глашу.
Наконец он находит мечущимся взглядом Янку, секунду стоит, застыв на месте, потом подбегает к нашей смотрящей на него во все глаза ночнушечно-халатной шеренге. И падает к Янкиным ногам…
Я довольно высвобождаю свою руку, которую никто и не держит, широко улыбаюсь молоденькому доктору, скомкано бормочу извинения за напрасное беспокойство и быстренько сваливаю, чуть не столкнувшись с каталкой, на которой везут очередную спящую женщину с окровавленной пелёнкой между ног…
глава 11
Марианна
«Осторожно. Двери закрываются. Следующая станция…» Я задумалась, разглядывая плакат в вагоне метро. Я видела такие и раньше, но никогда не обращала на них особого внимания. На плакате изображён малыш с крылышками за спиной верхом на облаке. «Что такое день рождения, мама?» – спрашивает малыш с плаката, уносясь в безвозвратную даль. У малыша наивные голубые глаза и смешной белобрысый вихор.
Доброжелательный механический голос бесстрастно извещает, что я благополучно проехала свою остановку; я спохватываюсь, делаю шаг к закрывающимся дверям, но не успеваю, двери с мягким хлопком смыкаются окантованными чёрной резиной створками перед моим носом.
Я бездумно смотрю на уплывающую станцию, на людей, спешащих по своим делам. Потом, когда поезд входит в туннель, стекло двери превращается в своеобразное зеркало, в котором я поневоле наблюдаю незатейливую жизнь самого обычного вагона метро.
Отвожу взгляд от обнимающейся парочки, скольжу по женщине, сосредоточенно считающей петли на чём-то пушистом. Наверное, детская шапочка, думаю я. Около женщины с вязанием сидит мужчина в возрасте. У мужчины внешность, которую принято называть породистой, явно очень дорогая одежда, властный вид. Он смотрится диссонансом здесь.
