— Не подходи ближе, или я буду стрелять! — Оружие дрожит в моей руке.
Мужчина наклоняет голову, прищурившись, смотрит на меня и подходит ближе.
— Стой! Клянусь, я убью тебя на месте!
Мужчина промок до костей. Вода реками стекает по его щекам к рубашке, которая облегает каждый мускулистый изгиб. Его глаза остаются на моих, холодные, расчетливые и без капли страха.
— Что ты сделал с Линкольном?
Его стальной взгляд мерцает. Он делает еще один шаг вперед.
— Ты сказал, что он не придет! Откуда ты это знаешь, если не остановил его? — Рыдание вырывается из моей груди. — Ты причинил ему боль? Он пришел за мной, и ты убил его, да?!
Мужчина отшатывается, как будто мои слова — это толчок в грудь. Выражение его лица меняется с холодного безразличия на пламенный гнев.
Если он подойдёт ближе, мне придется его пристрелить. Решимость напрягает мои мышцы, а адреналин крадет любую боль в ребрах, когда я прицеливаюсь.
— Я не знаю твоего Линкольна, — выплевывает он сквозь стиснутые зубы. — Но если бы ему действительно было не наплевать на тебя, он бы не позволил тебе бродить по горам в одиночку.
— Ты не понимаешь, о чем говоришь!
— Понимаю. — Он делает шаг ближе.
— Я сама ушла.
— Он должен был быть с тобой.
— Он собирал лагерь. — Ненавижу, как слабо звучит моя защита. — Я просто решила сходить на…
— Ему на тебя наплевать.
— Не говори так! — Я тычу стволом в его сторону.
Еще один шаг ближе.
— Он не придет.
В мгновение ока оружие вырывается из моих рук, и я прижата спиной к стене с холодным стволом, прижатым ко лбу.
— Никогда больше не прикасайся к моим вещам! — рычит он с высоты своего роста. Его глаза полны гнева, а зубы оскалены от ярости.
Его палец сгибается на спусковом крючке.
У меня мелькает мысль, что это конец. После всего, через что я прошла, этот сумасшедший горный человек убьет меня. Я закрываю глаза и молюсь, чтобы это быстро закончилось.
Щелчок.
Ничего.
Я падаю на пол, свернувшись в комок, и наполовину рыдание, наполовину крик вырывается из моей груди.
— Думаешь, я оставлю тебя наедине с заряженным оружием? — Мужчина забирает ствол с собой в заднюю часть дровяной печи, пока я плачу и прихожу в себя.
Этот человек болен!
И я никогда отсюда не выберусь.
ШЕСТЬ
АЛЕКСАНДР
Женщина покинула свое место у подножия лестницы, ведущей к моей кровати, и больше не издает этот ужасный скулящий звук. Я бы предположил, что она уснула, если бы не вздрогнула, когда я переступил через нее, чтобы добраться до своей сухой одежды для сна.
Я спас ей жизнь. Обработал раны. Кормил ее и согревал, но она требует большего. И не только требует большего, но и обращается со мной так, словно я ее враг. Она трогает мои вещи и направляет на меня мое же оружие. После всего того, что я сделал, чтобы сохранить ей жизнь.
Почему она так давит на мои кнопки?
Сжимая зубы, зачерпываю вареную рыбу и рис в миску. Сажусь на корточки рядом с ней, и ее серые глаза слепо смотрят сквозь меня.
— Ешь. — Ставлю миску и возвращаюсь, чтобы наложить еду себе. Когда сажусь за стол, то вижу, что женщина не двигается. — Я сказал, ешь.
Миска летит через всю комнату.
— Да пошел ты!
Мои мышцы напрягаются от нарастающей ярости. Руки дрожат, а зрение затуманивается. Сжимаю спинку стула, сдерживая ярость, и дерево скрипит под моей карающей хваткой. Она не смотрит на меня, ее полные ненависти глаза сосредоточены на еде, которую я поймал и приготовил. Упрямая и неблагодарная женщина.
— Теперь я понимаю, почему он отпустил тебя.
Ее взгляд устремляется на меня, и глаза еще больше прищуриваются в ненавистные щелочки. Женщина садится, не сводя с меня взгляд. Ее губы скривились, обнажая зубы, как у животного на грани нападения.
Я готовлюсь к ее прыжку. Сгибаю руки, готовясь сдержать ее натиск. Мои охотничьи ножи в пределах ее досягаемости, но безумный блеск в ее глазах говорит мне, что она предпочла бы напасть на меня голыми руками. Ее грудь вздымается, когда она встает на ноги, ее поза похожа на дикого опоссума, готового сражаться до смерти.
Как раз в тот момент, когда я ожидаю, что она бросится в атаку, женщина издает звук, похожий на кашель. Ее жесткое выражение лица рушится, нижняя губа дрожит, и она разражается слезами.
Звук растворяет мою агрессию — совсем не то, что я ожидал. Я переминаюсь с ноги на ногу, задаваясь вопросом: и что теперь?
Женщина держится одной рукой за грудную клетку, и ее тело сотрясается от плача. В одну минуту она кровожадна, а в следующую — тонет в слезах. Водяные струи падают с ее челюсти на мою рубашку, где меняют светло-синий цвет на темный. С каждой каплей я чувствую, как напряжение в моих мышцах исчезает. Гнев сменяется чем-то другим — беспокойством, когда ее зубы начинают стучать, а рыдания превращаются в дрожь.
— Ты замерзла. — Я едва слышу себя из-за ее плача.
Перетаскиваю шкуры, которые она использовала в качестве подстилки, поближе к дровяной печи. Тянусь к руке женщины, но она отшатывается.
Я отступаю и указываю на место, которое приготовил для нее.
— Тебе нужно согреться.
Когда женщина не двигается сразу, я решаю, что ей нужно время, поэтому начинаю убирать ее еду с пола. К тому времени, как заканчиваю, она уже легла в свою постель, ее опухшие глаза закрылись, а заплаканные щеки освещает огонь.
Поворачиваю свой стул, решив смотреть ей в лицо для собственной безопасности. Не исключено, что она нападет на меня, когда я не смотрю. Ее дыхание неровное, поэтому я знаю, что она не спит, и все же у меня такое чувство, что женщина хочет, чтобы я поверил, что это так.
Чего еще она от меня хочет?
Я сказал ей правду, что ее Линкольн не мужчина, если оставил ее бродить по лесу в одиночестве, а она плюет мне в лицо, отвергает мою помощь и угрожает застрелить меня.
Тишина в хижине привлекает мое внимание. В какой-то момент во время ее срыва проливной дождь снаружи затих. Я поворачиваюсь к единственному окну, и страх наполняет мою грудь.
Пошел снег.
— Черт, — ворчу я.
Как раз тогда, когда я думал, что хуже уже быть не может.
Остаток ночи, к счастью, проходит в тишине. Похоже, эмоциональный срыв лишил женщину воли к разговору. Нет худа без добра в этом дерьмовом облаке нашей ситуации.
Я снова предложил ей еду, и снова она осталась нетронутой. Женщина также отказалась от антибиотика и обезболивающих таблеток. Я подумал было силой засунуть их ей в глотку, но решил, что не в том положении, чтобы потерять палец. Она, казалось, была довольна тем, что смотрела на огонь и спала, поэтому я оставил ее, чтобы пораньше лечь спать.
С набитой дровяной печью температура все еще прохладнее, чем в большинство ночей, из-за нового снега снаружи. Остается надеяться, что он не будет падать слишком долго.
Проснувшись посреди ночи, я слышу, как ворошат и подбрасывают дрова в печь. Женщина встала и заботится о своих нуждах, и меня охватывает чувство беспокойства. Моя дикая пленница поправляется, а это означает, что она может стать еще большей угрозой.
Тянусь к коробке с патронами, которую храню за подушкой. Я не настолько глуп, чтобы думать, что только потому, что не может добраться до пуль, она не причинит мне вреда. Я должен верить, что эта женщина не настолько глупа, чтобы подвергнуть опасности свою жизнь, забрав мою. В конце концов, без меня она бы стала пищей для медведя под тем деревом в овраге.
Жар поднимается от свежезаправленной печи, и я задаюсь вопросом, достаточно ли она сильна, чтобы подняться по лестнице. Учитывая то, как незнакомка держала мою винтовку, я бы подумал, что она могла бы забраться сюда и перерезать мне горло во сне. Жаль, что я не могу объяснить, насколько опасными могут быть драки со мной. Я не всегда могу контролировать то, что происходит, когда меня подталкивают. Иногда люди страдают.
