мои сопли. – Она не может подойти. Она… в больнице. И на работу выйти в воскресенье не сможет.
В трубке воцаряется пауза, а я так крепко прижимаю к щеке телефонную трубку, что наверняка на коже останется прямоугольный отпечаток. Но лицо словно онемело, я даже губ не чувствую, просто шевелю ими.
– Что-то случилось? Почему в больнице? – мне, наверное, хочется верить, что Орловой на мою маму не наплевать, потому что явно слышу в её голосе тревогу.
– У неё гипертонический криз, – сообщаю торопливо и смотрю на дорогу, где в это время суток почти нет машин. Редкие вспышки фар рассекают темноту, автомобили проносятся мимо, внутри наверняка счастливые люди спешат в свои уютные дома.
Во всяком случае, мне хочется так думать.
– Детка, ты в порядке? – этот вопрос звучит для меня неожиданно, я на мгновение теряюсь, а Анфиса Игоревна продолжает, будто в её голове уже лет десять живёт чёткий план: – Марта, ты сейчас в больнице?
Её голос звучит деловито, вопросы чётко, а пауз между словами нет.
– Да, я в аптеку ходила, сейчас обратно в кардиологию возвращаюсь.
Прикусываю язык и прижимаю к себе небольшой пакет с лекарствами, на плече висят аж две сумки, глаза печёт от недавних рыданий, и я сейчас больше похожа на беженца-переселенца.
– Марта, я знаю о вашей ситуации, – понизив голос до доверительного шёпота, сообщает Анфиса Игоревна.
– О… о какой ситуации? – я не знаю, что именно она имеет в виду, и боюсь что-нибудь ляпнуть.
Мама гордая, ей бы было неприятно.
– Марта, – вздыхает моя собеседница вроде бы как немного раздражённо. – О кредитах знаю. Это не та тема, которую бы мне хотелось поднимать в телефонной беседе. Но я в курсе, куда уходит большая часть зарплаты Иванны… а ещё неплохо осведомлена, насколько дорогая нынешняя медицина. Ну, если умирать не собираешься, – Анфиса Игоревна тяжело вздыхает и добавляет то, от чего у меня голова кругом идёт. То ли от радости, то ли от удивления: – У тебя мамина банковская карта с собой? Если нет, то скинь номер своей.
– Вы что?! Нет-нет, неудобно! – вскрикиваю так громко, что проходящая мимо женщина испуганно косится в мою сторону.
Я даже пакет из рук выпускаю, присаживаюсь и несколько секунд, пыхтя и сопя, собираю рассыпавшиеся разноцветные коробочки. Руки дрожат, и собрать всё получается не сразу.
– Марта, отложи вспышку гордости до более удобного случая, – стальным тоном говорит Анфиса Игоревна. – А сейчас просто ответь на мой вопрос. Считай это… премией за многолетнюю работу. И бога ради, я знаю твою маму! Пусть не переживает, место за ней сохранится.
Наверное, мне должно быть стыдно, но почему-то испытываю облегчение, с души со свистом летит в пропасть огромный камень. Хочется улыбаться, а в голове стучит одна-единственная мысль: “Я куплю для мамы все лекарства, ей помогут, она поправится. Теперь уж точно”.
Когда через несколько минут сообщение из банка высвечивается на экране, я будто бы на крыльях лечу обратно, а милая провизор улыбается мне, складывая оставшуюся часть списка в огромный пакет с логотипом аптеки.
Всё будет хорошо. Теперь уже точно.
В этот момент меня захлёстывает слишком большая радость, иначе бы я обязательно вспомнила известную цитату.
Бойтесь данайцев, дары приносящих.
Ночь проходит тревожно.
Я ворочаюсь, пытаясь заснуть, комкаю ногами махровую простыню, уговариваю себя успокоиться. Но стоит провалиться в зыбкое небытие, перед глазами встаёт мама. В жидком мареве, что лишь притворяется сном, она в красивом ярком платье танцует совершенно одна под грустную мелодию. Песня со странным рваным мотивом, кажется, звучит отовсюду и ниоткуда одновременно, с каждым тактом становясь всё громче, пока в один момент не затихает. Просто обрывается, словно не орала только что в моей голове, не сводила с ума.
Такие сны тяготят, и я подскакиваю в холодном поту, тянусь к телефону, чтобы проверить – не звонил ли кто-то, пока я боролась с кошмарами. Но нет, экран остаётся тёмным – никому я не нужна. И это отлично, честное слово.
Отсутствие новостей иногда самый лучший вариант.
Помимо дурацких снов и всего остального, меня жутко тревожит щедрая премия, отправленная Орловой. Вроде и не должна, а мучает. Денег с лихвой хватило на все лекарства, на поощрения медсёстрам и даже ещё осталось порядка семи тысяч. Я так и оставила их лежать на карточке – не хотелось тратить чужое.
Не могу относиться к этим деньгам иначе, потому что мне они принадлежат, я их не заслужила.
Взбиваю подушку, укладываюсь на живот – может быть, в такой позе получится подремать без сновидений, но, когда мне мерещится Марк, я понимаю: это какой-то дурной знак.
Решаю, что с меня хватит, и иду на кухню, варю бульон из крошечной перепёлки, которая каким-то чудом нашлась в морозильнике. Я не знаю, можно ли маме есть сейчас, но не приготовить не могу.
Мне нужно отвлечься, нужно привести нервы в порядок. Заливая маленькую тушку чистой водой, прислушиваюсь к себе и тишине вокруг. Сердце бьётся ровно, в голове проясняется, а руки больше не трясутся. Мне даже рыдать уже не хочется – растерянность прошла, шок отступил и теперь хочется действовать.
На часах всего четыре утра, соседи ещё мирно спят, а на моей кухне суета и дым коромыслом. Подсоединяю мобильный к колонкам – единственное, что мама не выбросила после отца. Он у нас был знатным меломаном – это то немногое, что есть в нас общего.
Тихая мелодия заполняет кухню, ритм любимой песни успокаивает окончательно, и я даже пританцовываю на месте, снимая пенку с бульона.
Спустя три часа, я собираю в пакет контейнер с тёплым бульоном, термос с травяным чаем и, завязав шнурки любимых кед, последний раз смотрю на себя в зеркало и выхожу из квартиры.
– Марта, у тебя разве не каникулы? – удивляется соседка из квартиры напротив, крепко держа за поводок своего престарелого кота. Тётя Лиза очень милая старушка, и в детстве я частенько оставалась у неё, когда родители уходили на очередное романтическое свидание.
Они когда-то очень любили друг друга, но потом что-то сломалось и рухнуло. Наша жизнь изменилась до неузнаваемости, и я иногда очень скучаю по тем временам.
– Ты такая бледная, – сокрушается, оглядывая меня ясным взглядом выцветших с возрастом голубых глаз.
Ещё бы мне цвести майской розой.
– Каникулы, тёть Лиза, – игнорирую её замечание, улыбаюсь широко и, повесив пакет на запястье, проворачиваю ключ в замке, запирая дверь. – Но есть кое-какие дела.
Тётя Лиза очень любит маму,
