— Нет, — беспрекословно отрезала, заведомо зная, что взбрело в голову бесноватой бабе.
— Да-да, а ну-ка, посторонись! — бесцеремонно отодвинула меня в сторону, волоча в руках чемоданчик. — Че встала? У нас времени в обрез! — и шасть юлой в мою комнату.
Горестно и обреченно вздохнув, закрыла дверь и поплелась вслед за Фроловой. Та уже в моей комнате раскладывала свои женские премудрости на стол.
— Свет включи, а то как в склепе, — наказало ее величество.
— И ничего не как в склепе.
Не любила я когда свет в глаза резал, оттого и включала редко. В основном, только лампу настольную и декоративную гирлянду на стене.
— Ты-то откуда знаешь, как оно в этом склепе? — опасливо покосилась на довольную Ульку, что почти выложила косметику.
— Ой, и не спрашивай даже! — хихикнув махнула рукой, а мои брови поползли вверх. — Садись!
Не то чтобы я совсем не прихорашивалась… В самом деле, девчонка же я! Однако, у Фроловой было неадекватное желание слепить из меня куклу. Всего да поярче. И откуда у нее только такие цыганские замашки, спрашивается? Само-то она столь хитро мазюкалась, что и не уличить в «сокрытии недостатков», правда вот губы выделяла! И были они у нее до того сочные, красочные, как спелые вишни, что парням башню сносило и бегали за белобрысой табунами.
— Нет! — выкрикнула и перехватила корягу, что потянулась к темным теням.
— Дунь, ну ты как поганка бледная! Ну дай поэкспериментировать, а?
— На Павловой экспериментируй, а мне что-нибудь посдержанней!
— Нет, Бобрич, так мы тебе хахаля и до старости не сыщем!
— А мне никто и не нужен!
— От ослица! — топнула ногой и взяла руки светлую палитру цветов.
— Ну давай, хоть уголки оттеним? — и жалобно губу выпятила лисица.
Ответа моего не потребовалось, в обреченно осунувшихся плечах и кислой мине, Фролова разпознала ответ. Тогда-то кудесница и принялась с воодушевлением наводить красоту.
— Стирай! — беспрекословно отрезала я, когда Фролова закончила.
В зеркале на меня взирала, выпучив по-рыбьи глаза, незнакомка. Оттенила так оттенила уголки.
Лицо напоминало фарфоровую маску на которую наложили дымчатые тени, что, признаю, выделяли мои голубые глаза. Но губы были не свойственно мне яркими и матовыми. В ужасе потерла рот, но дрянь не стиралась.
Чего эт оно?
Еще раз потерла…
— Дуреха, щас некрасиво будет! По лицу размажешь! Оставь! — отдернула мою руку от лица.
Да и румяна эти были мне не по вкусу, хоть и к лицу. Марфа Васильевна, умереть мне на этом месте!
— Стирай! — с нажимом повторила.
— Не буду! Вот тебе надо ты и стирай, а мне и так все нравится! — мерзопакостная бестия показала мне язык.
Хмыкнув, взяла салфетки и только достала одну, как Улька тотчас же ее выдернула.
— Дунька, все хорошо! Ты обалденно выглядишь! Да и не ярко, как ты себе надумала!
— Я выгляжу, как елка новогодняя!
— Тьфу на тебя! Отлично ты выглядишь! Хвост высокий завязать и вообще конфетка!
А может…
Наклонившись к зеркалу, стала рассматривать себя с разных сторон.
С правой вроде ничего, да и с левой тоже… Глаза как глаза… Большие голубые с пронзительным взором, а губы… Темные и не стирались. Впрочем, кто там на мои губы таращиться будет? Мы только на пару часиков к Сонечке, а потом по домам…
— Ладно, оставляем! — смирилась и плюхнулась обратно на стул.
Фролова тем часом уже угрожающе держала расческу в руках. Когда в конечном счете, я уже посчитала, что вполне себе хороша и собрана, возникла новая дилемма.
— А я говорю, что в этом пойду!
— Как бабка старая! Ты еще на голову проток натяни!
— Надо будет и платок натяну!
Тут уж Фролова спорить не стала. Махнула рукой, что-то под нос проворчала да изрекла:
— И фиг с тобой!
Отвоевала я таки свое синее вязаное платье в пол. Пусть и не для клуба, но выглядело оно пристойно и дорого. Очередная откупка родителей. Из откуда уже и не вспомню. Не то из Канады, не то из Америки, а может, даже из Финляндии.
Сборы наши заняли по моим меркам много. Целый час! А по меркам Фроловой сущие пустяки… Часок да и только… Потому и решила примадонна в лучших ее годах, что есть время и себя в надлежащий вид привести.
— Улька, — проворчала, — опоздаем же.
— Не опоздаем, а задержимся, — улыбнулась подруга и подмигнула мне.
Закатив глаза, я уж было приготовилась еще полчаса жизни отдать бессмысленному занятию, но телефонный звонок разрешил эту проблему.
— Сколько можно? — явно недовольно заверещала Сонечка. — Сказали, что к вечеру придете, а сами где-то пропадают! Вы заблудились что ли, бабы?
— Мы уже выходим, Сонь, — проговорила я, а сама зыркнула на Ульяшу, дабы та сворачивалась.
— Давайте, жду, — спешно отозвалась та и сбросила.
Следом же позвонила Варька и со словами «жду вас у подъезда», тоже отключилась. На этом и пришлось сложить Фроловой все свои прибамбасы и пойти одеваться. Когда уже одной ногой за порогом стояли, столкнулись с бабулей. Та озадаченно на нас взирала.
— Бабуль, мы к Сонечке. Будем не поздно, не переживай!
— Дунька, ты хоть бы сказала… — покачала она головой, — а-то чтобы я подумала. Пришла, а тебя и дух пропал!
— Так я записку оставила…
И пусть все нынче пользовались новомодными гаджетами, и даже у моей бабули был таков, но мы по-старинке писали записки. Они не разрядятся, их не украдут, да и вообще понадежнее будут.
— Совсем уж взрослая стала. Скоро уже из дому уйдешь! — всхлипнула Раиса Васильевна. Ей, как и любой любящей бабушке, присущий был излишний сентиментализм.
— Бабуль! — обняла ее за плечи. — Ну ты чего? Куда я уйду-то? Скажешь тоже…
— А к мужу своему!
— К-какому мужу? Никуда я не пойду! Я тебя не брошу! — запротестовала.
Ересь какая! К какому мужу я пойду? Был бы еще муж тот, так такого и в помине не было.
— Я тебе не брошу! — грозно шикнула бабуля. — Я тебе не пойду! Так, и останешься одна! Чтоб раньше десяти и духу твоего дома не было! Мы с твоим дедом на танцах и познакомились…
Она бы и рада вспоминать историю минувших дней, как храбрый офицер Андрей Петрович заступился за нее, как провел до дому, как потом приходил под дом с гитарой да балды пел… Да и мы рады уши развесить, но топот ног, а после крайне ворчливое:
— Мне вас до скончания веков ждать?
Рассеяли сей минутный порыв ностальгии.
— Варюша, девонька, так ты тоже идешь? А тебе зачем-то? — лукаво улыбнувшись, спросила Раиса Васильевна. — У тебя жених-то писаный красавец, так еще и молодец какой! Весь дом гудит!
— Ой, теть Рай, так не за женихами же идем, а развеяться.
— Ну идите-идите, девоньки. Дело молодое, — подмигнула нам, так-с сказать, «дала добро» и прошмыгнула в квартирку, а мы почапали дальше.
* * *
В «Шафране» было душно и многолюдно. Музыка била по голове молотком, а народу было не пройти. К слову, молодежи было немного. Может пару компаний, и то случайно заглянувших. Публика в основном мужская и сомнительная. От прошлого раза впечатления остались пренеприятнейшими. Если бы здесь не работала Сонька труженица, то я бы сюда и ногой не ступила.
Всюду рожи нахальные, зажравшиеся и явно совесть свою давно потерявшие, ежели бандерлоги, что сновали здесь туды-сюды с надмеными физиономиями, вообще слыхали про такую. Дядечки с пузом, что явно отрастили такое на делах «добрых» и «светлых», сидели преимущественно на втором этаже. Насколько я помнила, там были ВИП столики. На первом же, собственно говоря, где мы и протискивались через толпу к крайнему, но самому ближнему столику к кухне, публика была попроще, но от того не менее «приятной». Казалось, похабные взоры, окружали меня повсюду. Я даже несмело приложила руки к груди, будто прячась от столь пристального и весьма нежелательного внимания.
А Улька, злыдня, хотела меня еще в платьице покороче да пооткровенней нарядить… Кукиш ей! Я от прошлого раза еще не оклемалась и лишь тлела надежду, скрестив пальчики, что на сей раз обойдется без конфузов. Главное следить за нашей своенравной дамой…
