Охренеть. Стоило кому-то долбануть меня по башке, чтобы получить вот такую реакцию Василиски. Я ей небезразличен. Ну давай еще замурлыкай от счастья, Соболев. — Я вызвала скорую. Должна скоро приехать.
— На хрена мне скорая? Ты же врач.
— Я не рентген и не томограф. Я не могу просветить вам голову, я даже не невролог. Без обследований вам невозможно оказать помощь.
— Ясно. То есть в дом не пригласишь. Это твой, кстати? — киваю на открытую дверь.
— Мой.
— Подожди. А как я здесь оказался?
— Я привезла вас к себе из леса.
— Из леса… это как?
— А вы ничего не помните? — осторожно интересуется Василиса, вызывая во мне какое-то нехорошее предчувствие.
— Помню, что мне кто-то дал по затылку, а дальше — я на твоей скамейке.
— Ясно. А я вот бегала по лесу и случайно вас нашла.
— Бегала?
— Ну да, я каждый вечер совершаю забеги перед сном. Смотрю, человек на тропинке. Признаться, сразу вас не узнала. Еще и в очках были.
— Понятно почему было так темно. Долбоящер. Так, и что было дальше?
— А дальше я пошла домой, взяла тачку и привезла вас сюда.
— Тачку?
— Ну да, садовую. Такую, на одном колесе. Вот она, — указывает взглядом на тачку возле калитки.
— То есть ты одна погрузила меня, девяностокилограммового мужика, в тачку?
— Ну да, я же наученная, как перекладывать больных и не с таким весом.
— Понятно, — киваю в такт ее кивков. Пиздит как Троцкий, а, впрочем, не мне об этом судить, учитывая, что я делаю то же самое с первой нашей встречи. Проблема в том, что ведет она себя со мной по-другому.
Бойкой девки с характером больше нет. Она тихая, спокойная и милая. И мне такая не нравится. И тут до меня доходит очередная мысль: Василиса и есть та, кто ударил меня по затылку. Вероятнее всего, она подумала, что кто-то за ней следит и хотел ограбить или изнасиловать. А ее поведение в данный момент — это не забота обо мне, просто она переживает за то, что повредила мне башку. Точнее, за последствия. Так, стоп, а почему у меня болит все тело? Неужто пинала меня ногами, когда поняла кто перед ней? Вот же стерва, на хрена было так мутузить? За что?
— А вы? Как вы оказались в лесу в такой час? — выводит меня из раздумий голос «боксерши». А вот мы и пришли к моему падению. А хотя, какого хрена? Один-один, лапочка.
— А я грибы собирал.
— Грибы в такой час? — наигранно удивляется она.
— Да, вот внезапно захотелось беленьких.
— И как? Что-то я не видела рядом с вами грибов.
— Наверное, тот, кто звезданул меня по затылку, украл мое лукошко. Сволочь.
— Да уж. А грибов-то было много?
— Ну так себе, белых не нашел.
— Да… нынче год не урожайный на грибы.
— На огурцы я помню тоже.
— Да, — кивает. — И не только. Помидоры вообще еле вылезли. Даже «Верочка» подвела.
— Верочка?
— Это сорт томатов. Слушайте, Петр Васильевич, а почему вы именно в этом лесу грибы собирали? Как-то далековато от города, не находите?
— А я здесь домик купил. И пошел насобирать лисичек на жаровню. И вот отжарили меня знатно.
— Да, небезопасно нынче ходить по лесу, — цокая, произносит она.
— А ты в платье, кстати, бегала?
— Да… я люблю, чтобы все проветривалось.
— Я тоже, — опускаю взгляд на ее ноги. И тут мне, как ножом по сердцу. Коленки… ее охрененные коленки разбиты! Аж дрожь по телу, от такой картинки.
— А что у тебя с коленками?
— Упала.
— Когда меня везла?!
— Нет, когда бегала. Да ничего страшного. А вот вам, кстати, надо обработать лицо.
— А что у меня с лицом?!
— Да тоже ничего страшного. Так, ссадины небольшие.
— Ясно, — еле-еле встаю со скамейки и меня тут же хватает за руку Василиса.
— Вы куда?
— Мне отлить надо. Можно?
— Да, конечно.
Оглядываюсь по сторонам — кругом кусты, зелень. Хрен тут разберешься в темноте. Но, в принципе, пофиг.
— Подождите, — окрикивает меня Василиса, как только я хватаюсь на ремень джинсов.
— Что?
— На землянику не надо. А вообще… вы лекарства какие-нибудь принимаете? Просто если не очень хорошие, они попадут в почву и могут сказаться на растении не самым лучшим образом, — кто из нас более ебанутый? Я или она? Оба — шепчет мне внутренний голос.
— Ничего не принимаю, Василиса Петровна.
— Ну, тогда можно. Правда, концентрированной уриной нельзя поливать растения, ее надо разводить с водой. А в прочем…, — видимо, узрев мою мину, Василиса решила заткнуться.
— Ты дашь мне облегчиться?
— Да, конечно. Извините. Только знаете что, давайте все же не здесь. У меня розы увядают, а мне как раз женщина в автобусе посоветовала их мочой полить. Они вот здесь, — указывает рукой. — Сможете пройти пару шагов.
— Даже три. Мне как, розочки все окропить?
— Не надо кропить. Вы что?! Под корень. Только не прям под самый, чтобы не сломать. А рядом. Рядом, Петр Васильевич.
— Чего-нибудь еще изволите, Василиса Петровна?
— Нет, спасибо. О, а вот и скорая, судя по звукам. Все, все не отвлекаю. Ухожу.
* * *
Какой чудесный день… Нет, вечер. Снова нет, уже ночь. Предложенные мною бабки, дабы поскорее приняли в плохо пахнущем приемном покое — не помогли. Вот это прям нежданчик века. Одно радует — рядом Василиска. Но морда моя огорчает. Шнобель поцарапан. Как, сука, это могло получиться? Василиса меня что мордой о землю била, причитая при этом, какой я мудак?
— Как вы себя чувствуете?
— Нормалек. Не боись.
— А мне-то чего бояться?
— Да вообще ничего, — взгляд как-то сам собой опускается на ее колени. Мне бы устроить ей хотя бы словесную разборку, а не могу, смотря на ее ссадины. И все же, зачем было пинать меня ногами и возить мордой по земле?
Резко встаю с сиденья, и Василиса меня тут же хватает за руку.
— Вы куда?
— Надо, — рявкнул, сам не узнавая свой голос. — Сиди на месте. Я быстро.
Вышел через задний вход на улицу, оглянулся вокруг — вот что значит пригород. Потопал до ближайших «лекарей» и сорвал несколько штук. Пыльные, зараза. Обменял у мужика, стоящего на входе, косарь на бутылку с водой, и стал поливать листы. Вот теперь чистые.
Возвращаюсь в приемник и сажусь рядом с Василисой. Чувствую себя полным дураком.
— Может, ну его на хрен этот томограф? Я же почти нормально себя чувствую.
— Нет. Надо исключить возможные последствия.
— Ну надо, так надо, — нехотя соглашаюсь с ней и тут же наклоняюсь к ее
