После ухода Букера она распаковала продукты, купленные еще на материке, проверила, все ли окна закрыты, придвинула к двери стальной журнальный столик, легла и провалилась в сон. Проспав двенадцать часов, она проснулась, как всегда, от кашля, с мыслями о деньгах. Энни погрязла в долгах, тревога не оставляла ее ни днем, ни ночью. Лежа под одеялом, уставившись в потолок, она попыталась придумать какой-то выход.
Когда Марии поставили смертельный диагноз, та впервые за много лет вспомнила о дочери, и Энни тотчас пришла на помощь, а позднее без колебаний бросила работу, чтобы не оставлять мать одну.
«Как вышло, что я воспитала такого робкого, боязливого ребенка?» – недоумевала Мария в молодости. Но к концу жизни ее начали терзать страхи, она цеплялась за дочь, страшась одиночества, умоляла не бросать ее.
Энни потратила все свои скромные сбережения, оплачивая аренду роскошной квартиры Марии в Манхэттене, чтобы матери не пришлось съехать, а потом впервые в жизни воспользовалась кредитом. Энни покупала разнообразные травяные снадобья, которые как будто бы приносили матери облегчение (по крайней мере так та уверяла), заказывала новые книги – источник творческого вдохновения Марии и особую еду, позволявшую больной избежать потери веса.
Чем слабее становилась Мария, тем большей благодарностью проникалась она к дочери. «Не знаю, что бы я без тебя делала». Эти слова целительным бальзамом изливались на душу обиженного ребенка, жаждущего одобрения строгой матери. Ребенка, что поселился внутри взрослой Энни.
Возможно, ей удалось бы удержаться на плаву, если бы она не задумала исполнить мечту Марии в последний раз слетать в Лондон. Взвалив на себя новый кредит, Энни провела неделю, возя Марию в инвалидном кресле по музеям и галереям, которые та любила больше всего. Когда в «Тейт Модерн» они остановились перед огромным красным с серым полотном Нивена Гарра, Энни поняла, что ее жертва не была напрасной. Мария прижалась губами к ладони дочери и прошептала слова, которые Энни хотелось услышать всю жизнь, с самого детства: «Я люблю тебя».
Энни неохотно вылезла из кровати и провела все утро, тщательно, комнату за комнатой, осматривая коттедж, доставшийся ей в наследство: гостиную, кухню, ванную, спальню Марии и студию, служившую также комнатой для гостей. Приезжавшие сюда художники дарили Марии свои работы – картины, рисунки и небольшие скульптуры, однако самые ценные из них давным-давно ушли с молотка. Что же сохранила Мария?
Все и ничего, ответила Энни самой себе. Она обвела глазами ярко-розовый викторианский диван со стеганой спинкой, темно-серое кресло в футуристическом стиле, каменную скульптурку тайской богини, птичьи черепа, огромное, во всю стену изображение вяза вверх тормашками. Убранство дома представляло собой нагромождение предметов, невообразимую мешанину стилей, объединенную безупречным чувством цвета, присущим матери Энни. Стены теплого ванильного оттенка, тяжелые драпировки в сиренево-голубых, оливковых и серых тонах, густо-розовый диван и безобразное фигурное кресло в форме русалки, раскрашенное всеми цветами радуги (эпатажное сооружение, способное любого сразить наповал), создавали особую, неповторимую красочную палитру.
Отдыхая за второй чашкой кофе, Энни решила, что поиски следует вести систематично, последовательно. Она начала с гостиной, составляя список всех произведений искусства и занося в тетрадь их краткие описания. Все значительно упростилось бы, если б Мария объяснила, что искать. Или если бы можно было продать коттедж.
Пышка обиженно надула губы.
«И зачем ты только повезла мать в Лондон? Лучше бы купила мне вместо этого новое платье. И красивую диадему».
«Ты правильно поступила, – вмешался Питер, всегда готовый подставить плечо. – Мария была славной женщиной. Хоть и плохой матерью».
Милашка заговорила в своей обычной кроткой манере, что нисколько не смягчило жестокости ее слов.
«Ты сделала это ради нее… или ради себя?»
Лео, по обыкновению, презрительно скривился.
«Она бы костьми легла, лишь бы завоевать мамочкину любовь, верно, Антуанетта?»
В том-то и штука… Куклы всегда говорили правду, потому-то Энни и не решалась с ними спорить.
Она посмотрела в окно и увидела вдалеке какое-то движение. Одинокий всадник, чья черная фигура резко выделялась на блеклом серо-белом фоне зимнего пейзажа, мчался, пригнувшись к лошадиной шее, будто все демоны ада гнались за ним по пятам.
Еще один день прошел в приступах кашля, дремоте и блаженном безделье. Наконец-то Энни могла без помех предаться своему излюбленному занятию – рисованию мультяшных героев, глуповатого вида детишек. Но в конце концов настало время взглянуть в глаза реальности: ее мобильник не принимал сигнал. Если бы минувшей ночью выпало больше снега, без того опасная, дорога стала бы попросту непроходимой. Энни понимала: придется совершить еще одну вылазку на вершину утеса в поисках сигнала. Однако на этот раз она решила держаться подальше от Харп-Хауса.
Ее толстое пуховое пальто лучше подходило для восхождения, чем красная накидка матери, надетая поверх многочисленных свитеров. Стоял крепкий мороз, но солнце выглянуло из-за туч, и свежевыпавший снег искрился на свету, словно припорошенный алмазной пылью. Впрочем, поглощенной невеселыми мыслями Энни меньше всего хотелось любоваться красивыми видами. Ей нужен был не просто мобильный сигнал, но и доступ в Интернет. Все найденные в доме произведения искусства следовало оценить, прежде чем выставлять на продажу, чтобы какой-нибудь бессовестный перекупщик не обвел ее вокруг пальца. А как прикажете это сделать без Интернета? Мунрейкер-Коттедж не был оснащен спутниковой связью. Летом свободный беспроводной доступ в Интернет действовал в отеле и прибрежных кафе, но на зиму они закрывались. А ломиться в бар или гостиницу наугад в надежде, что кто-нибудь позволит ей воспользоваться интернет-связью, Энни не собиралась, даже если бы ее старенький автомобиль и мог осилить поездку в город.
Она надела теплое пальто, натянула на непокорные кудряшки красную вязаную шапку и до самых глаз обмотала лицо шарфом, оберегая легкие от ледяного воздуха. И все же, достигнув вершины утеса, Энни дрожала от холода. С опаской поглядывая на дом, боясь ненароком наткнуться на Тео, она нашла тихое местечко позади беседки, чтобы сделать два звонка: в начальную школу в Нью-Джерси, откуда ей до сих пор не перечислили деньги за последнее выступление, и в комиссионку, куда отправились остатки приличной мебели Марии. За свою обветшалую мебель Энни не рассчитывала получить ни пенса, поэтому просто оттащила ее на помойку. Бесконечная забота о деньгах совершенно ее измучила.
