сказал он, обойдя кровать со стороны, ближайшей к окну, и едва удостоил меня взглядом, пока ставил свой рюкзак рядом с комодом. Он достал телефон из кармана и положил его на тумбочку. Затем достал бумажник из кармана джинсов.
Когда он двигался, мой взгляд блуждал по его позвоночнику, мимо ремня и к его аппетитному заду — когда у мужчины такая идеальная задница, любая женщина, выпившая две бутылки шампанского за ночь, посмотрит на неё.
Остин ухватился за края рубашки и выдернул её из пояса джинсов.
У меня пересохло во рту. Затем две клетки мозга, которые всё ещё функционировали в моём туманном ступоре, осознали, что здесь происходит. Остин устраивался поудобнее.
— О, нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Ты не можешь здесь оставаться.
— У них нет номеров, — повторил он.
— Тогда найди другую гостиницу!
Мои руки взлетели в воздух, когда я вскрикнула. Я никак не могла спать в том же номере и на той же кровати, что и Остин Майлз.
— В Куинси есть ещё один отель, в Монтане, и пансион. И все они забиты.
— Тогда поезжай в другой город.
Он нахмурился.
— Ближайший город в 80 километрах отсюда. Поверь мне, я спрашивал.
О, Боже. Это не могло происходить. Мы не могли спать в одной постели. Что, если я засну и попытаюсь обнять его? Или ещё хуже, что если мои руки будут блуждать, и я буду лапать его, находясь без сознания?
— Тогда езжай домой. Садись на самолёт. Я позвоню отцу и скажу, что отказалась возвращаться домой. Я удостоверюсь, что он знает, что это было моё решение и…
— Клео, успокойся, — Остин поднял руку. — Это всего лишь одна ночь. Не могла бы ты просто что-нибудь надеть?
Я посмотрела на себя сверху вниз, и пунцовая волна стыда прокатилась по моей коже. Я представила, что цвет примерно такой же, как у моей шёлковой пижамы.
Я надела её раньше, чтобы отпугнуть Остина. Это сработало. Только теперь было совершенно очевидно, что мои соски были каменными и было много открытой кожи.
Мои руки обхватили грудь, и я бросилась к ящикам, нашла кремовый свитер и натянула его через голову. В тот момент, когда он был надет, доходя до середины бёдер, плечи Остина расслабились.
Серьёзно? Неужели мои соски настолько ужасны? Уф. Почему я должна была увлечься таким придурком?
В дверь снова постучали, и я повернулась, готовая забрать свой ужин, но в мгновение ока Остин перемахнул через кровать и оттащил меня от двери.
— Глазок, — он указал на круг.
Я указала на ручку.
— Обслуживание номеров.
Он нахмурился и открыл дверь, едва приоткрыв её, пока не смог оценить, кто находится по другую сторону.
— Серьёзно, — пробормотала я.
Остин открыл дверь шире, только после того, как успел нахмуриться в мою сторону и махнул рукой тому же портье, что и раньше.
Я бросилась к своей сумочке и достала ещё одну двадцатку, потому что этот парень заслужил её сегодня.
— Спасибо.
Он кивнул, и его улыбка расширилась, когда я передала ему чаевые.
— Просто выкатите тележку в коридор, когда закончите, и я приду за ней позже вечером. Хорошей ночи, мэм.
— И тебе того же.
Как только он закрыл дверь, Остин задвинул засов и закрепил цепочку.
— Паранойя?
Я подняла металлическую крышку на своей тарелке, и запах картофеля фри и чизбургера заполнил номер.
Ого. В гостинице «Элоиза» не шутили. Они прислали целую корзину картофеля фри с сыром начо на гарнир, а бургер был больше моего лица.
Взгляд Остина остановился на моей еде.
Хорошо. Может быть, если он будет достаточно голоден, он пойдёт искать еду в другое место. Например, в Западный Голливуд.
Его желудок заурчал, но он не сделал ни шагу, чтобы уйти. Этот человек скорее уморит себя голодом, чем сдастся, покинет этот номер и уступит мне победу. Упрямый осел.
Снова раздалось урчание. Оно эхом прокатилось по номеру, словно голодный лев, запертый в клетке, которой был его плоский живот.
Проклятье. Неужели он не может заткнуть это животное? Он снова заурчал, и у меня начали сдавать нервы. Моя внутренняя кормилица начала покрываться сыпью, пока урчание продолжалось. Непреодолимое желание кормить людей, приносить им радость с помощью сахара, углеводов и жира засело глубоко в моей душе.
Ещё раз проклятье.
— Не хочешь разделить? Сама я всё это не съем, — пробормотала я.
Или он может позвонить и заказать себе чизбургер. Может, мне стоило просто швырнуть папку ему в лицо.
— Давай разделим, — темные глаза Остина встретились с моими, и он слабо улыбнулся. Зубов не было видно, но, тем не менее, это была улыбка. — Спасибо.
Моя увлечённость вспыхнула, как кожная сыпь, невосприимчивая к гидрокортизоновому крему.
Безнадёжна. Я была безнадёжна.
Я переключила своё внимание на еду, разделив её между тарелкой и корзиной.
— Хочешь шампанского?
Не то чтобы там много оставалось.
— Нет.
Он взял предложенную мной тарелку и вернулся на свою сторону кровати, облокотившись на несколько подушек.
— Воды? — я подошла к мини-холодильнику и достала бутылку для себя.
— Пожалуйста.
Я достала ещё одну, затем села на кровать, повторяя его позу, и отправила в рот картошку.
Он сделал то же самое.
Затем я взяла бургер.
Остин продолжал есть картофель фри.
Через пять укусов — а больше ничего не оставалось делать, кроме как считать — мне захотелось спрятаться в ванной, чтобы поесть. Слово неловкость не могло описать всей ситуации.
Мы не смотрели друг на друга. Мы не разговаривали. Но невозможно было игнорировать, особенно в моём состоянии, когда я пьянею с каждой секундой, каждое движение Остина. Я чувствовала тепло, исходящее от его тела, а его широкие плечи занимали половину кровати, делая нас очень, очень близко сидящими друг к другу. Его ноги были такими длинными, что, даже свесив их с края, я знала, что ему придётся спать под небольшим углом, чтобы поместиться.
Мы будет касаться.
О, господи Иисусе, мы будем соприкосаться. Это было страшно и в то же время волнующе. Если моя увлечённость была мелким раздражением, то к утру она, вероятно, превратится в полномасштабную сыпь.
Что он собирался надеть? Разденется ли он до боксеров? Остин без рубашки был бы чертовски хорошим подарком на Рождество, но, зная Остина, он будет спать на полу, полностью одетый и с хмурым взглядом, направленным в мою сторону, всю ночь напролёт.
— Идёт снег, — Остин бросил взгляд на окно.
Снаружи, освещённые уличными фонарями, крупные хлопья снега летали в воздухе, как ледяные перья.
— Разве это не красиво?
Он повернулся ко
