— Воду тут набирать? — интересуюсь на всякий случай, а то мало ли…
— Да фиг ее знает, — честно отвечает зашедший следом Витек, — наверно, тут, раз все подключено… Смотри сама. И, короче, сейчас быстро надо протереть рядом с рингом. Само покрытие не трогай, оно уже подготовлено. От тебя вообще только поверхностная уборка, это вначале, а потом, если вдруг кто стакан опрокинет или еще чего, быстро убрать по факту. Ну, и когда все уже разойдутся, помыть душевые и все тут вокруг.
Киваю.
Витек еще пару мгновений смотрит на меня, словно прикидывая, говорить что-то, или нет, затем решает, что и без того достаточно на меня потрачено времени, бросает:
— Бывай.
И выходит из помещения.
Первым делом еще раз, уже основательней, поправляю маску и косынку.
Набираю воды, натягиваю перчатки, наливаю средства для мытья полов в воду.
И, выдохнув для обрететения храбости, толкаю дверь в зал.
Останавливаюсь пугливо, стараясь не обращать внимание на происходящее вокруг, прикидываю, что в первую очередь делать.
Судя по всему, бои еще не начались, значит, ринг. И те скамьи рядом с рингом.
Иду туда, мимо стоящих рядом мужчин самой брутальной внешности, серьезных таких, массивных. Это бойцы, что ли, будущие?
Страшно, сердце замирает, словно у мышонка, крадущегося мимо спящего кота…
Когда миную их, двигаясь к другой стороне ринга, прямо выдыхаю и расслабляюсь. На меня никто не обращает внимания. Косынка, маска и безразмерный халат делают из меня невидимку. Отлично!
С воодушевлением принимаюсь за работу и постепенно, как это и всегда бывает, физический труд помогает прийти в себя и успокоиться.
Первые нервные движения вскоре сменяются на экономично-плавные, я уже никуда не тороплюсь, спокойно работая, методично освежая пол везде. Не только там, куда указал до этого Витек, но и там, где считаю нужным.
Машинально прислушиваюсь к разговорам мужчин у ринга.
Бои начнутся , когда прибудет Хазар и его друзья.
Интересно, какие друзья у такого человека? Наверно, такие же властные и серьезные мужчины, как и те, что тут собрались…
Домываю уже места возле лавок, когда в зале начинается оживление.
— Хазар приехал! — говорит кто-то, — с Казом!
— А Ар где? — спрашивают у него.
— Дома, наверно, каблучара, блин…
— Да с такой девочкой я бы и сам каблучарой стал…
— Меньше болтай, а то Ар тебе этот каблук в задницу вгонит…
Мужчины еще что-то говорят, шутят, переходя на мат и совершенно не стесняясь того, что я рядом и все слышу. Невидимка в халате их не интересует и не напрягает.
Понимаю, что надо как можно скорее все завершать, потому что скоро тут станет тесно, торопливо бросаю тряпку в ведро и двигаюсь в сторону подсобки, как назло, находящейся рядом со входной дверью.
И ровно в тот момент, когда дергаю ручку двери подсобки, на пороге зала появляются двое мужчин.
Я смотрю на них и замираю.
Почему-то сразу становится понятно, кто из вошедших Хазар, а кто Каз.
Хазар — это явно вот этот серьезный мужчина, с невероятно тяжелым взглядом и чуть наклоненным вперед подбородком. Словно неосознанно на таран идет, угрожает… Пожалуй, встреть я такого человека где-то в толпе, то обежала бы его десятой дорогой. Внутреннее чутье , атавистическое, отвечающее за безопасность, указывает на то, что это хищник. Причем, из тех, что не будут предупреждать о нападении…
Лицо этого Хазара я бы написала, если б когда-нибудь решилась вообще заговорить с ним… Невероятно харизматичный, замкнутый, и в то же время глаза транслируют внутренний яростный огонь, просто бешеной силы…
Тем удивительней, что при такой, затмевающей все и всех харизматичности, я смотрю на его спутника… И больше не могу оторвать взгляда. От него.
Высокого, гибкого по-кошачьи, черноволосого, улыбчивого. Он как раз с кем-то здоровается за руку, обмениваясь шуткой…
Чуть поворачивается в мою сторону, и я, внутренне обмирая, вижу белоснежный оскал зубов, хищный, ослепительный…
Его оскал.
Надо уйти, надо спрятаться, сбежать, забиться в нору, в самый темный угол!
В этот момент он, очень тонко, по-звериному чувствуя, что на него смотрят, поднимает взгляд. Прямо на меня.
Меня прошибает волной жуткого, животного практически, ослепляющего, затмевающего все мысли страха, и сил хватает только на то, чтоб качнуться вглубь подсобки.
Дверь закрывается следом, и я остаюсь в полной темноте, ошалело слушая, как бьется в груди, силясь вырваться, птица-сердце.
Это он…
Это точно он!
Но как? Как?
Ведь он… умер…
Глава 10
Спасибо, что вы со мной, мои хорошие!
Погнали!
Дверь в подсобку уборщицы, кажется, сотрясается и вот-вот рухнет на пол от грохота, и я вздрагиваю каждый раз, когда по полотну проходит вибрация звука.
Это там, снаружи, в зале, начались бои.
Я не видела, просто поняла по усиливающемуся шуму, а после — по скандированию какого-то прозвища, не разобрала, какого именно, и по радостному реву чуть ли не полсотни мужских здоровых глоток.
Они там очень заняты все… И у меня есть возможность незаметно выскользнуть из своего укрытия и ползком пробраться к двери.
И прочь, прочь отсюда!
И, вот честно, давно бы так сделала, если бы не две причины: внезапный упадок сил, потому что ноги просто не держат, проверяла уже это несколько раз, пытаясь подняться и придерживаясь за дверь. Но, гораздо серьезнее первой причины, вторая — понимание, что, если сейчас уйду, сильно подведу Ланку.
Вместе это выливается как раз в положение, в котором сейчас и нахожусь.
Я сижу в подсобке, тараща слепые глаза в темноту с едва различимыми очертаниями ведер и швабр, и пугливо вздрагиваю от каждого глухого удара, каждого падения тяжелого мужского тела на ринге и следующего за этим яростного рева зрителей.
Вздрагиваю, жмурюсь, но тут же распахиваю ресницы, ведь закрывать глаза тоже опасно…
Потому что мгновенно флешбеки отбрасывают в прошлое…
— Ты — моя девочка, — говорил он… И я смотрела в его глаза, мягкие, красивые до безумия.
А еще он улыбался. Настолько хищной, собственнической улыбкой, что все внутри сладко замирало от предвкушения и обреченности. Потому что он смотрел и улыбался так, словно я уже ему принадлежу. И все, что будет дальше — вопрос времени.
От этой , очень мужской определенности, уверенности, я трепетала, словно птичка, еще не подозревающая, что попала в силок. И что больше у нее не будет ни полетов, ни возможности петь то, что ей хочется…
Он трогал меня за волосы и шептал:
— Красивая… Самая красивая…
Я несмело улыбалась и постоянно тормозила себя, чтоб не начать оглядываться по сторонам, в поисках той, о ком он говорит. Ведь не обо мне же? Или… Обо мне?
Я?
Я — самая красивая?
Правда?
В этот момент казалось совершенно неважным, что на мне нет ни грамма косметики, ее никогда не было, что кроссовки, старые, китайские, порвались еще три года назад, и я носила их к дяде Гарику на рынок, чтоб он прошил по подошве толстой ниткой… Что кофта на мне мамина, старая, вытянутая…
Я была красивая. Он так говорил, что я не могла не поверить…
И не могла поверить потом, когда он привел меня к себе домой…
Нет, я не хотела, и не планировала.
У меня был запланирован пленэр наутро, с моими ребятами из Дворца молодежи, а еще мама просила помочь… И потому я согласилась просто погулять… Недолго. А ему надо было что-то дома взять, срочно… И мы зашли на минутку… Всего на минутку, он же обещал…
У него в квартире неприятно пахло. Сигаретами, дешевым пивом, которым оказался залит стол в кухне.
А еще несвежим постельным бельем.
Этот запах ударил в голову сильнее всего, когда он без разговоров просто опрокинул меня на кровать.
Я все еще не понимала, да.
Обескураженная такой резкой переменой в его поведении и, особенно, в его лице, с которого вдруг в один момент пропали ласковая усмешка и мягкий, тягучий взгляд, я даже не сопротивлялась.
