Внезапно дверь распахнулась, и в комнату, щурясь от света, заглянул Викентий. Сонный, взлохмаченный, в смешной полосатой пижаме.
– Ты что? – испуганно спросил он.
– Н-н… ни-че-го… – едва смогла выдавить из себя Оля.
– Да что случилось? – он сел рядом, обнял ее, но Оле от этого стало только хуже. Рыдания, прежде сдерживаемые, хлынули наружу. Она плакала уже в полный голос. Она собой не владела.
Появилась Эмма Петровна.
Некоторое время она молча смотрела на Олю, бившуюся в истерике на руках у сына, а потом мрачно спросила:
– Что за спектакль посреди ночи?
– Мама, я не понимаю… – в отчаянии закричал Викентий. – Захожу к ней, а она плачет! Оля, Оля, тебе же нельзя… Немедленно прекрати!
– Ты с ума сошла, – тихо произнесла Эмма Петровна. – Оля! Ты же сама врач, должна понимать, что нельзя доводить себя до такого состояния… Дать успокоительного?
– Мама, зачем спрашиваешь? – закричал Викентий. – Неси!
– Неси… – мрачно передразнила Эмма Петровна. – А может, в ее положении ей не всякое лекарство можно принимать!
Оля попыталась ответить, но не смогла.
Эмма Петровна мгновение вглядывалась в посиневшее Олино лицо, которое передергивала судорога, а потом сама закричала:
– Ну вас всех к черту! Как хотите, а я сейчас «Скорую» вызову…
Дальнейшее Оля помнила очень смутно.
Кажется, действительно приехала «Скорая», но дорога и то, как ее, Олю, везли и как она оказалась в приемном покое, выпало из памяти. Лишь на мгновение Оля пришла в себя, когда почувствовала знакомый больничный запах, настоянный на хлорке и лекарствах, и сквозь туман общего наркоза услышала странные слова:
– Кажется, девочка была…
Ослепительный свет прожигал веки. Звякали стальные инструменты о дно железного лотка… Были ли в действительности эти слова или они померещились ей? Оля не знала. Чей равнодушный голос произнес – «кажется, девочка была»?.. Как человек с медицинским образованием, она знала, что на таких сроках определить пол ребенка без специальных анализов очень трудно. Но даже в забытьи Оля не могла расстаться с мыслью о Дуне-Дунечке…
Викентий звонил на сотовый раз десять на дню: «Как ты?.. Что тебе передать?.. Как себя чувствуешь?..» Он очень беспокоился об Оле, но не считал произошедшее чем-то ужасным и из ряда вон выходящим. Вполне обычная неприятность, которая может случиться с каждой женщиной… И из соседок по палате тоже никто не считал подобную вещь катастрофой, тем более что на обходе лечащий врач заявил громогласно, что все прошло более-менее благополучно и что Оля в скором времени может повторить попытку стать матерью.
Но Олю это мало утешало. Для нее ребенок, которого она носила, был слишком реален, слишком осязаем. «Кажется, девочка была…»
На четвертый день в палату ворвалась Римма с огромной авоськой, набитой пакетами с кефиром и апельсинами. Оля не особенно любила ни то, ни другое, но Римма, видимо, считала, что именно такими должны быть больничные передачи.
– Как же тебя пустили? – изумилась Оля. – Тут же никого не пускают…
– Подход к персоналу надо знать, – веско произнесла Римма. – А вообще у меня тут знакомая медсестра работает – Лизка Соломатина, она в одном подъезде со мной живет.
Римма села на край кровати и сурово оглядела Олю. Вид подруги в казенной ночной рубашке не очень-то ей понравился.
– Бледная какая! – осуждающе произнесла она. – Даже нос заострился… Поди, и не ешь ничего?..
– Ем.
– Да знаю я, чем тут кормят… Вот, витаминов тебе принесла, – проворчала Римма и с трудом запихнула свою авоську в больничную тумбочку. – Только одно хорошо – кудряшки твои остались.
Оля растерянно улыбнулась и машинально попыталась пригладить волосы, которых давно не касались электрощипцы.
– А я уж настроилась, что крестной стану, – вздохнула Римма. – Ну ничего, с кем не бывает!
– Вот-вот, все так говорят! – усмехнулась Оля. – Только мне почему-то от этого не легче.
– Брось! Мне вот Лизка сейчас по секрету рассказала, что у них тут лежит одна тетка, которая чуть ли не сорок абортов сделала. И ничего! А что, Оля… – Римма понизила голос. – Такое правда бывает?
– Бывает, – равнодушно кивнула Оля. – А я хотела родить всего одного ребенка, у меня и этого не получилось…
– Кстати, Журавлева, отчего это с тобой случилось? Я так понимаю, что просто так ничего не происходит?.. – с любопытством спросила Римма.
– Поссорилась с Эммой Петровной, – не сразу призналась Оля. – Расстроилась, ну и…
– Так это тебя Эмма Петровна довела? – гневно запыхтела Римма. – Змея она подколодная! Гадюка!
– Перестань, Римка! – поморщилась Оля. – Я неправильно выразилась, мы с ней не поссорились, а так, немножко поспорили… Во всем виновата только я, только я одна – позволила себе заплакать. Да так, что не смогла остановиться.
– Ничего себе! Это о чем таком вы спорили, интересно?
– Ей тоже не понравилось имя, которое я выбрала для девочки… – пожала Оля плечами. – Хотя я довольно быстро согласилась с ее мнением.
– Нет, ты чего-то недоговариваешь, – с азартом произнесла Римма. – Ей-богу, было что-то еще…
– Она сказала, что я гонюсь за Кешиным наследством. Ну, за тем, что останется после смерти его деда… И еще, что мне нужна их дворянская фамилия.
– Что-о? – вытаращила глаза Римма и вдруг захохотала во весь голос.
– Тише ты! – схватила ее Оля за руки. – Выгонят же и не посмотрят, что у тебя Лизка Соломатина в подружках!
– Она ку-ку, твоя Эмма Петровна! – давясь от сдерживаемого смеха, пробормотала Римма. – Ну, что из-за наследства она тебя подозревает, это ладно… Но что ты гонишься за ихней фамилией… Ой, не могу…
– Да тише ты! – прошипела Оля. – Локотковы – в самом деле старинная фамилия. В каких-то там древних летописях упоминается. И еще при Петре Первом – был у него сподвижник, Денис Локотков… Мне Викентий рассказывал.
– Правда? – выдавила из себя Римма, пытаясь справиться с хохотом. – Вот умора… А самая умора – это то, что ни в Эмме Петровне этой, ни в Кеше твоем – ни единой капельки крови настоящих Локотковых!
– Это точно… – вздохнула Оля. – Но учти, я Кеше ничего не рассказала про этот разговор с Эммой Петровной. Я не собираюсь ссорить его с родной матерью.
– Твой Кеша – маменькин сынок, вот кто! – возбужденно произнесла Римма. – Оба они хороши!
– Перестань! – рассердилась Оля. – Кеша – чудо. Он не виноват в том, что слишком хороший сын. Я, знаешь ли, уже сделала для себя вывод – в будущем постараюсь как можно реже встречаться с Эммой Петровной.
