Девушка была сущим ангелом, самым милым и прелестным существом из всех, кого он только видел. Тайлер был ростом в шесть футов и три дюйма и крепко сложенным, но когда он впервые увидел Мадлен Боннар, у него перехватило дыхание, и ноги стали слабеть, и всякий раз, как он слышал ее голос, такой теплый, с легкой приятной хрипотцой и чудесным, мягким акцентом, по всему телу его пробегала дрожь. Почти шесть месяцев вид ее обручального кольца делал его неразговорчивым, но однажды, озабоченный тем, что не увидел ее на работе, он справился о ней у одного из служащих и услышал, что у нее простудился сын. И еще из короткого разговора узнал, что его ангел – вдова.
– Давно?
– Даже и не знаю. Она вообще мало рассказывает о себе.
– А она с кем-то общается?
– Она никогда не упоминала об этом.
Мадлен и понятия не имела о его чувствах. Ей нравилось, как он с ней говорил, с подчеркнутой вежливостью и дружелюбием, как справлялся о ее здоровье – словно действительно хотел знать, как она себя чувствует, и она вполне оценила то, что он никогда не пытался с ней флиртовать. Она представляла его себе с женой, или с постоянной девушкой, и, по крайней мере, двумя детьми. Но она никогда не расспрашивала его – как никогда не переступала черту, отделявшую ее от других покупателей. Они общались всего лишь в течение тех пяти минут, когда он делал свой выбор продуктов; их разговор вертелся вокруг соуса, который кончился только вчера, и есть ли у него настроение купить халву или мороженое, болтали о погоде – и это было все.
Так было до тех пор, пока однажды, в середине мая 1966-го, Тайлер не зашел в магазин, и, сделав покупки почти беззвучно, пошел было уже к выходу, но неожиданно вернулся. Мадлен стояла у прилавка с сырами.
– У меня есть два билета на концерт Мендельсона, в филармонию, сегодня вечером – вы не хотели бы пойти со мной?
Мадлен была потрясена этим неожиданным приглашением. И от кого – от этого, как была она убеждена, абсолютно сдержанного и по-прежнему едва знакомого ей человека – на личную встречу, вне магазина! Ее замешательство было так сильно, что она уронила острый нож, которым отрезала большой кусок сыра.
– О, Господи! – воскликнул испуганный Тайлер. – Вы не порезались?
– Нет, все хорошо, – она наклонилась, чтоб поднять нож, и уронила три камамбера на пол.
– Merde![98] – воскликнула она едва слышно и тут же стала пунцовой. – Ой, извините меня.
– Нет, это вы меня извините – с вами все в порядке?
– Да, спасибо.
– Билеты… – опять начал, покраснев, Тайлер. – Вы случайно не свободны сегодня?
– Нет.
– О-о…
– Да нет, я имела в виду…
– Ничего, ничего, все хорошо.
Словно его отругали, Тайлер засунул билеты назад в карман, извинился и вышел из магазина, оставив Мадлен в таком смущении, в каком она уже давно не была. Господь знает, она не хотела, чтоб это звучало так обидно и расстраивающе. Он был милым человеком и таким замечательным покупателем. Она быстро нагнулась, чтоб поднять сыры, и обрадовалась, что ее босса не было поблизости, что он не видел, как она была неуклюжа.
На следующее утро, когда он пришел, она уже была внутренне готова.
– Мистер Тайлер, можно вас на минутку?
– Конечно, но если вы о вчерашнем…
– Да.
– Послушайте, мне так неловко – я не должен был спрашивать.
– Но почему же? – Мадлен огляделась вокруг, чтоб убедиться – никто не слышит, и глубоко вздохнула. – Мистер Тайлер, позвольте мне объяснить…
– Но вам нечего объяснять.
– Нет, есть, – настаивала она.
– Ну хорошо, – со смущением сдался Тайлер.
– Я была бы рада пойти с Вами на концерт, но я работаю каждый вечер.
Она запнулась.
– А еще, я чувствую, что должна вам сказать – я не хожу на личные встречи…
– Я понимаю.
– Но мне нужны друзья.
У него немного отлегло от сердца.
– Тогда, может, в другой раз?
– Ну, если вы понимаете…
– Конечно, – Гидеон смотрел ей в глаза, чувствовал знакомую слабость в ногах и благодарил Бога, что это незаметно для других. – А где вы работаете по вечерам?
– Иногда – здесь, а в остальное время – в ресторане около Таймс-сквер.
– О, да вы занятая леди.
Он выяснил название ресторана и пошел туда назавтра. Это был субботний вечер, и очень оживленный. Он смотрел, как Мадлен приносила подносы, принимала заказы, наливала напитки, а потом, божественно прелестная в своем смокинге, пела вместе с другими песенки из «Оклахомы», «Вестсайдской истории» и «Оливера». Когда она задержалась у его столика, налив ему кофе, Гидеон был осторожно дружелюбен, боясь оказаться назойливым и бесцеремонным. Да и потом, ведь это он сам ее нашел, не она его, и это не давало ему права на дружеские отношения. Когда она принесла ему чек, он просто сгорал от смущения. Разве можно оставить деньги женщине, в которую влюбился? С другой стороны, он не хотел, чтоб она догадалась об этом; и если он даст ей щедрые чаевые, ей может показаться, что он смотрит на нее свысока. Но если он даст мало, она может подумать, что он мелочится из-за денег. Поистине, дурацкое положение!
Они стали настоящими друзьями две недели спустя – при идеально естественных, ненавязчивых обстоятельствах. Будучи любителем джаза, Тайлер часто посещал многие местечки в Гринвич-Виллидж, иногда – чтоб просто послушать, иногда – брал с собой свой саксофон, если симпатизировавший ему управляющий уделял ему пять минут. Управляющий сам был непрочь излить разочарования и неудачи прошедшего дня этому – кто знает? – может быть, будущему отличному исполнителю блюзов в стиле Чарли Паркера. Гидеон считал себя средним исполнителем и малого таланта, но его энтузиазм иногда так захватывал слушателей, что они были необыкновенно щедры на аплодисменты.
Этим вечером он сидел в нише кафе О-го-го! потягивая кофе, который уже остывал, когда вдруг услышал:
– Вы полюбили ее в прошлый раз, и поэтому мы пригласили ее снова. И вот – с вами снова она, искорка света Парижа в ночи – Мадди Габриэл.
Когда она появилась в островке света на сцене, Гидеон резко выпрямился, едва веря своим глазам. Она выглядела такой миниатюрной, хрупкой, такой головокружительно красивой, что, казалось, он мог задохнуться от восхищения и обожания. Оркестр заиграл вступительные аккорды прославленной пронзительно ранящей мелодии, Мадлен запела «Девушку из Ипа-немы».
Правой рукой Гидеон так сильно сжал чашку, что она треснула. Холодный кофе пролился на стол и его джинсы, осколок фарфора впился в его палец, но он ничего не заметил. На ней были черные брюки в обтяжку и черная простая однотонная блузка, обрисовывавшая ее грудь и подчеркивающая стройность ее фигуры. Плечи и изящные руки слегка отливали шелковистым серебром в свете прожекторов. Ее голос изумил его, привел в неописуемый восторг – он был сильный и хорошо поставленный, звучал так естественно. Она пела в стиле bossa nova одну из его любимых песен 30-х годов, «Ветреная погода». На глаза Гидеона навернулись слезы. Его чашку убрали, вытерли стол, но он не замечал ничего, кроме Мадлен. У него было такое чувство, что его вознесли на небеса, и у него не было никакого желания возвращаться с них. И когда она закончила, трудно было понять, откуда раздался самый бурный взрыв аплодисментов – от него ли самого, или с другого столика, где сидели двое мужчин – старый и молодой, очень похожий на Мадлен. Весь зал словно взорвался громом рукоплесканий.
