– Слава Богу, – вступила Пэтси. – Он мне читал непристойные стихи.
– Чьи? – сухо спросила Эмма.
– Я помогу, – вскочила Пэтси. Возвращение подруги вызвало у нее большое облегчение. Пэтси сама на себя сердилась за свою склонность к кокетству, но ей редко удавалось удержаться. Мужской пол всегда приятно удивлял ее комплиментами, в ответ на которые она краснела и сыпала остротами, что обычно вызывало новые комплименты. Флирт с Флэпом крутился в основном вокруг его высокопарных разглагольствований о литературе, и не более того. Сам Флэп всегда вызывал у нее легкое физическое отвращение, и она не могла вообразить, как ее лучшая подруга может с ним спать. Она подошла к Эмме и открыто улыбнулась, чтобы та не подумала, будто что-то действительно происходит.
– Мне что-то никто непристойных стихов не читает, – заметила Эмма, входя ради удобства в роль неромантичной замученной тяжелым трудом женщины.
Пэтси помогла ей разобрать продукты, и они, приготовив чай, уселись пить его на кухне. Флэп, перестав смущаться, что его поймали на флирте, через некоторое время присоединился к ним.
– Твоя мать уже избавилась от этого мерзкого старого генерала? – спросила Пэтси.
– Нет. Но заставила его немного подобреть.
– Чушь, – вмешался Флэп. – Оба остаются все такими же заносчивыми особами.
Эмма сразу разозлилась. Ее всегда сердило, когда кого-либо так хладнокровно уничтожают словами.
– В них не больше снобизма, чем в некоторых других, кого я могла бы назвать, и заносчивости тоже. По крайней мере, в отличие от Сесила, они не проводят все свое время на рыбалке.
Флэп ненавидел любые конфликты, но особенно, если это случалось при гостях. Он посмотрел на Эмму, крупную, разгоряченную, враждебную, и не нашел в ней ничего, что бы ему понравилось.
– Почему бы Сесилу не ловить рыбу? – спросил он. – Он ничего бы не выиграл, если бы все время гонялся за женщинами.
– Я и не говорю, что за ними надо гоняться все время. Просто я думаю, что их и избегать не стоит.
– Может быть, он однолюб, – сказал Флэп.
– Точно. Как ты, – Эмма понимала, что не должна так вести себя при подруге, но не хотела останавливаться. В конце концов к Пэтси это тоже относилось, и она могла постоять за себя.
Пэтси не переносила конфликтов еще больше, чем Флэп.
– Ладно, хватит вам, хватит, – сказала она. – Я жалею, что спросила тебя о матери. Не надо мне было высовываться.
Флэп помрачнел.
– Вокруг твоей матери никогда меньше трех мужчин не увивалось. Случайно такого не бывает, ты знаешь. Мужчины не слетаются, если женщина не распускает запах.
– Мне не очень нравятся выражения, которые ты выбрал, но мысль я запомню. – Эмма крепко сжала свой стакан с охлажденным чаем, сожалея, что у них в гостях Пэтси. Без нее могло бы случиться что угодно: Эмма швырнула бы в мужа стакан или потребовала бы развода.
В очень напряженном молчании прошла минута; Эмма и Флэп сдерживались, а Пэтси притворялась, что смотрит в окно. Все притворялись, что глядят в окно. Чтобы чем-то отвлечь себя, Эмма поднялась и налила еще чая, который без слов взяли у нее Флэп и Пэтси. Пэтси спрашивала себя, распускает ли запах она. Идея была слегка пакостная, но в ней было и нечто сексуальное. Открыв сумочку, она вынула оттуда расческу и занялась волосами. Она часто фантазировала о браке. В ее воображении брак связывался, в основном, с домом, красиво обставленным и устроенным, как у миссис Гринуэй, в котором бы она жила с аккуратным и вежливым молодым человеком. Ей никогда не удавалось ясно увидеть этого молодого человека, но если его удавалось вообразить, то он представлялся аккуратным, белокурым и добрым. Разумеется, он не будет таким неряшливым, угрюмым и саркастичным, как Флэп Гортон.
Флэп заметил только, что у Пэтси руки не такие полные, как у его жены.
Эмма, сознававшая, что являет собой все, чего больше не хочет ее муж, жевала лимон из чая, глядя на ту же жаркую зеленую лужайку, которую видела перед собой уже много месяцев. Враждебность в ней отступила. Она чувствовала, что хорошо бы больше уже никогда не быть беременной.
Как только Пэтси заметила, что Флэп смотрит на нее, она перестала причесываться. Вообще Гортоны ее несколько обескураживали. В их отношении друг к другу было что-то жестокое, что ей не нравилось и о чем ей не хотелось думать. Возможно, это было как-то связано с сексом, другой причины ей не хотелось видеть. В ее фантазиях о браке секс обычно присутствовал не более, чем в виде помехи на экране ее мыслей. Она испытала его еще очень мало, и не составила о нем себе четкого представления.
– Почему мы здесь все сидим и смотрим? – спросил Флэп. Длительное молчание вызывало у него чувство неудобства.
– Потому что больше нечего делать, – сказала Эмма. – Я прервала поэтическое чтение, и всем стало неловко.
– Не извиняйся, – попросила Пэтси.
– И не думала.
– Да, но ты собиралась. Ты склонна принимать на себя грехи всего мира.
– Пусть принимает – вмешался Флэп. – Она сама совершает их достаточно.
– Я пошла, – объявила Пэтси. – Не знаю, зачем ты заставил ее забеременеть, если не намерен к ней хорошо относиться.
– Так бывает, – ответил Флэп.
Пэтси учащенно дышала, как это бывало всякий раз, когда она расстраивалась.
– Ну, не со мной. – Улыбнувшись Эмме, она вышла.
– Мы заставили ее плакать, – сказал Флэп.
– Ну и что? Она постоянно плачет. Она просто из тех, кому это нравится.
– В отличие от тебя. Ты никогда не дашь никому испытать удовлетворение от того, что удалось задеть тебя.
– Не дам, – согласилась Эмма. – Я из твердого материала. И я не буду сердиться за то, что мой муж гоняется за моей подругой. Может быть, если ты сильно постараешься, то тебе удастся ее соблазнить, пока я буду рожать в больнице.
– Заткнись. Я просто читал ей стихи. Ее интеллекту не помешало бы некоторое развитие.
Эмма швырнула стакан. Не попав в Флэпа, он угодил в стену за его спиной.
– Хочешь, разведемся? Тогда ты можешь все время развивать ее интеллект.
Флэп уставился на нее. От грез о бегстве с Пэтси он перешел к странному состоянию, иногда его охватывавшему, – осознанию, что он не обязан выполнять то, что вообразил. Не успел он разобраться в своих желаниях, как мимо его головы пролетел стакан, а жена устремила на него взгляд своих бездонных зеленых глаз.
– Идиотская выходка, – он почувствовал, что внутри все опустилось. Никогда нельзя знать, что произойдет.
– Хочешь, разведемся? – повторила Эмма.
– Конечно, нет. Ты можешь постараться рассуждать здраво хоть секунду?
Эмма была удовлетворена. Она не отказалась бы швырнуть стол.
