- Люсь, брось этот лист немедленно, - поморщилась Светлана. - А если эта мерзость, да, да, эта, тебя покусает?
Люська от неожиданности выронила лопух. Испуганно захлопала короткими ресницами. Неожиданно вся ссутулилась, скукожилась, отвернулась от Светланы.
- Люсь, ты чего? - растерялась Светлана. - Ну чего ты? Никто тебя не покусает. Я не хотела тебя пугать. Они такие противные, эти чёрненькие…
Люська трясла головой, не желая поворачиваться. Дёргала плечами, вырываясь у Светланы из рук. Несколько раз хлюпнула носом.
- Обо мне ещё никто ни разу не позаботился, - глухо пояснила она.
Светлана обомлела. Руки опустились сами собой. И от Люськиной реакции, и от Люськиного признания. Никто и не думал заботиться. Сказала просто так. Противно было смотреть на грязный лопух с корочкой из насекомых. Да разве это за забота? Смех один. Нехорошо как получилось. Но теперь уж точно надо иногда заботиться о Люське. Как человек идёт по жизни без чьих-то о нём хлопот и беспокойства? А родители? А сестра? Ведь у Панкратовой есть сестра. А друзья? Она, получается, никому не нужна, не интересна?
- Знаешь, - задумчиво промолвила Светлана, осознавая, что не лжёт ни капли. - Мне не нравится как тебя все зовут. Все хорошие люди придумывают близким особенные имена. Я тебе тоже придумала. Можно, я буду звать тебя Люлей?
Несомненно, столь значительная идея родилась у Светланы под воздействием “Повести о Павле”. Звал же этот Костя свою любимую Лёкой. А Светлана будет называть подругу Люлей. Не плагиат, не заимствование - подражание хорошему.
В ту же минуту Дубов, про которого Светлана ненадолго забыла, зычно скомандовал: “Подъём!” Все зашевелились, вставая. Люська тоже вскочила. Стараясь не оглядываться на Светлану, пошла к своему рюкзаку. С предложением подруги не согласилась. Но ведь и не отказалась?
Колонна строилась. Писк, визг, крики, возня, выталкивание из строя на обочину. Вот так и пошли. Нестройно и громко. Светлана ковыляла последней, на этот раз добровольно выполняя обязанности замыкающей. На руку было. Во-первых, пятки горели огнём. Идти больно. Во-вторых, хотелось остаться наедине со своими мыслями. Побыть одной. Чтоб никто не дёргал. В-третьих… Дорога к станции оказалась необыкновенно красивой. Можно идти, любоваться, и никто не пихнёт в бок локтем с воплем “Красотища!”. Рыжий, плотно утоптанный песок под ногами и бегущие по нему кружевные от солнечных пятен тени. Ветви орешника с широкими, мягкими тёмно-зелёными листьями сплелись над головой нескончаемой аркой. По обочинам дороги - заячья капуста. Поспевающая земляника то розовато-белым, то бордовым в крапинку бочком выглядывает из низкой травы. Стрекозки шныряют. Светлана не любила землянику. В смысле, есть её не любила. Кислая. Но смотреть на неё любила. И аромат вдыхать. Наберёшь полную пригоршню, сунешь туда нос - дурма-а-а-ан!
Группа оторвалась, ушла вперёд. Светлана не жалела. Ей показалось совершенно замечательным идти одной. Слушать птиц. Днём они, выясняется, поют иначе, чем утром. По-другому. Совершенно замечательно полной грудью вдыхать свежий, чистый воздух. Время только близится к полудню, а уже пахнет прогретой, пропитанной солнцем смолой, сосновой хвоей. Точно сосновые запахи. Ни с чем не перепутаешь. Потянуло мятой. Пахнуло чем-то сладким, медовым. Голова кружится. Маленькой Светочке бабуля рассказывала, что травы, цветы начинают сильно пахнуть перед дождём или грозой. Значит, будет дождь. И роса не выпала. И клевер листочки складывает. Жаль. Надо как-нибудь приехать сюда одной. Или позвать Дрона с Лёхой. Правда, Юрку не скоро выпишут. Без него со Скворцовым порой невыносимо. Значит, одной. В хорошую погоду. Побродить по лесу, посидеть на берегу реки. В городе она тёмная, грязная, тяжёлая, вяло плещущая. Здесь - чистая, лёгкая, звонкая. Хоть мелкая и не больно широкая. Надо приехать непременно. Вот только когда?
От станции доносился неясный шум. Светлана встревожилась, вдруг много народу на платформе, в электричку детей придётся запихивать? Поднявшись по ступенькам, облегчённо вздохнула. Кроме их группы почти никого. Шумовой эффект детишки родненькие создавали.
С электричкой повезло. Подошла быстро. С вагоном повезло. Совсем пустой. Детишки разбрелись, рассыпались по вагону мелкими горсточками. Павел Николаевич с Люськой сели у выхода, подальше от детей, имея в виду и полный обзор вагона. Светлана подсела к компании Витьки Рябцева. У них гитара наличествовала. Пели они малоизвестные песни. В основном, из репертуара группы “Король и шут”. Пели плохо. Играли ещё хуже. Вернее, и пел, и играл один Ковалёв. Не играл, бренчал. Остальные самозабвенно подвывали. Светлана не удержалась, еле заметно скривилась. Рябцев заметил, взял у Ковалёва гитару.
- Светлана Аркадьевна, я тут песню написал. Про Галину Ивановну. Про завуча, короче. Хотите, спою?
Светлана встрепенулась. Рябцев? Песни пишет?
- Ну-ка, ну-ка, интересно.
Рябцев театрально выпрямился, развернул плечи, расставил ноги. Совершенно правильно, классически расположил между колен гитару. Развёл в сторону локти. Иванов-Крамской из седьмого “Б”. Объявил торжественно:
- Песня про Галину Ивановну!
В вагоне быстренько установилась полная тишина. Все вытянули шеи и навострили уши. Даже Люська, даже Павел Николаевич. Рябцев быстро-быстро забренчал струнами. Внезапно оборвал, звонко хлопнул ладонью по деке и, бросив тело немного вперёд, скроив зверскую рожу, коротко и резко не то прошипел, не то прорычал:
- А-а-а-а-а-!..
Глаза у него при этом расширились до невозможности, нечто, отдалённо похожее на выражение гнева завуча, мелькнуло во взоре. Слушатели, затаив дыхание, ждали продолжения. Оно не последовало.
- Где же песня? - осторожно спросила Светлана. Она у кого-то вычитала, что с творческими людьми надо обходиться крайне тактично.
- А это она и есть, - довольно осклабился Витька, сияя веснушчатым лицом. - Вы просто её не поняли. Послушайте ещё раз.
Он повторил свой опус. Со второго захода Светлана сообразила, что к чему. Оценила в полной мере. Однозначно, это была песня про Галину Ивановну, ни про кого больше. Причём удивительно точная. Она звонко, по-девчоночьи рассмеялась. Показала большой палец:
- Пять баллов, Рябцев, - и вздрогнула от окрика.
- Светлана Аркадьевна, будьте любезны, подойдите сюда!
Она шла по проходу и знала, о чём он ей сейчас скажет. Люська делала страшные глаза, тайком от Дубова крутила пальцем у виска, не принимая во внимание любопытствующих учеников. Вот Люське всё всегда можно. Вся школа считает её “крышу” танцующей вокруг Земли на первой космической скорости, вроде второго естественного спутника. И потому Люська позволяет себе быть естественной. Терять нечего. За это её вся школа и любит. Остальные учителя вынужденно манерничают. Соблюдают педагогическую этику. Добросовестно соблюдают, зачастую доходя до откровенной лжи, притворства и подлости по отношению к детям. Достаточно вспомнить историю с журналом. Ученики видят, понимают, на подобных примерах учатся. Учителям, за редким исключением, не верят. Процесс воспитания племени младого, незнакомого, таким образом, тормозится. Против педагогической этики Светлана ничего не имела. Но лгать детям, лицемерить, притворяться тоже нехорошо, неправильно. Если по справедливости, то некоторых учителей не только к детям, к взрослым людям близко подпускать не стоит.
