Женщина на экране монитора плотно сжала губы. До боли знакомый жест.
— Проклятие… — Таранов понял, что ляпнул лишнего. — Насть, давай ты приедешь — и я тебе все расскажу. В подробностях. И покажу.
— Андрей, именно об этом я и хотела поговорить…
— Стоп! — прервал он. — Молчи. Пожалуйста. Я больше не хочу слышать никаких объяснений.
— Я не… — она опять не договорила.
— Насть, черт возьми, я уже задолбался ждать! — Андрей устало потер глаза. Все, чего так сильно опасался, наваливалось. — Четыре недели, вместо обещанных двух. Мне что лететь за тобой, чтобы привезти сюда силой? Так я могу!
— Не надо… — Настя опустила взгляд в стол перед собой. — Я не полечу ни силой, ни сама.
— А ну повтори!
— Я не прилечу. Вообще, — на последнем слове зажмурилась, как перед ударом.
Таранов резко сорвался с места. Перед камерой тенью мелькнула спина в домашней застиранной майке. Не усидел.
— Андрей?
Он не отозвался. Стоял, упершись лбом в стену, и ничего не слушал. От ярости хотелось разбить вдребезги и монитор, и камеру, и неповинный ни в чем системный блок. Предчувствовал ведь какую-то неприятность! Но так! В голове не укладывалось.
— Ты специально выжидала месяц? — не оборачиваясь, спросил собеседник. В голосе звенел металл. — Очень умно преподнести мне такой сюрприз накануне начала сезона.
— Прости…
— Прости? Просто прости, и все?
От его рыка Насте показалось, даже сердце биться перестало. «Заслужила, терпи!» — строго одернула себя.
— Клянусь, я не хотела обманывать тебя или делать больно, — она смотрела на его спину, опущенные плечи и ненавидела себя все сильнее. Оказаться бы рядом. Обнять его и никогда не отпускать. Глаза защипало от слез. Не вовремя. Плакать пока нельзя. — Андрей, у тебя была мечта. Ты очень долго шел к ней, и сейчас, наконец-то, осуществил. А я… Я — лишь короткий эпизод твоей жизни.
— Эпизод, говоришь… — он обернулся. Глаза потухшие, пальцы сжаты в кулаки. — А я кто? Тоже эпизод? Может, я слишком много на себя беру, но не верится.
— Ты… — она замялась. Не было на свете слов, чтобы описать все, что он для нее значил. — Ты — это ты.
— Тогда приезжай и перестань нести чушь! — Андрей снова вернулся к столу, но уже не садился. Так и остался стоять, опершись руками о столешницу.
— Нет, — вдох-выдох. — Это решенный вопрос. Моя жизнь здесь. Интересная и важная работа, круг общения, мой дом…
— То есть я в этой иерархии нахожусь где-то между кухонным столом и домашними тапочками? — горько хмыкнул мужчина. — Настя, это бред!
«И ложь!» — хотела добавить она, но не могла. Андрей уже не смотрел в монитор. Прямо в камеру, глаза в глаза, словно и не было между ними семи тысяч километров. Будто он рядом, горячий, любимый, родной. Как солгать? Как отмахнуться?
— Солнце, давай хотя бы попробуем, — прозвучало неожиданно, как просьба.
Такой тоски во взгляде любимого Настя никогда не видела. Раненый зверь, попавший в западню. И все по ее вине. Невыносимо.
— Попробовать… — она попыталась взять себя в руки. Агонию пора было прекращать. Пусть он лучше возненавидит ее, чем так страдает. Себя не жалко, но он… Он важнее. — Мне не семнадцать. Почти тридцать четыре, и тратить еще три года на попытку, начиная жизнь с чистого листа — не благоразумно. Пусть пробуют другие…
— Другие? Как это великодушно! — на губах мужчины заиграла хищная ухмылка. Окажись она рядом, задушил бы. — Анастасия Игоревна, какой жест! И вы готовы меня пожаловать с барского плеча любой семнадцатилетней барышне?
— Андрей, — голос чуть не сорвался на крик. — Я просто хочу, чтобы ты был счастлив.
— Тогда прекращай пудрить мне мозги и бери билет на самолет! Прощение будешь отрабатывать здесь и долго.
— Я не могу! И не хочу… — Настя, как болванчик, твердила одно и то же.
— Кого ты пытаешься обмануть?
— Я пыталась обмануть сама себя, связавшись с тобой изначально.
— И тебе было плохо? — Таранов развел руками.
— Мне было отлично! Превосходно! Но становиться твоей приставкой ради хорошего секса я не намерена! В моей жизни есть вещи и поважнее, — выпалила на одном дыхании. Горло перехватило. Ком.
— Вот значит как…
— Да. Мне жаль, если ты видел все в ином свете.
— Ух, — Таранов нарочито медленно опустился в кресло. На лице маска спокойствия, и лишь желваки на скулах выдавали ярость. Каких демонов ему приходилось сдерживать в этот момент, Насте даже подумать было страшно. — Что ж, мне нечем крыть. Действительно, на что какой-то хоккеист годен кроме секса? Черт! Как все просто!
— Андрей…
— Достаточно! — рыкнул он. — Я, дурак, все думал, почему ты не едешь. Выискивал причины, пытался понять… А вот оно как! Теперь многое стало на свои места.
То, как побелело лицо женщины в мониторе, он не заметил. Не заметил и маленькую, скатившуюся из глаз слезу. Он просто не мог смотреть. Не хотел. Раньше видел, а оказалось — ложь. Самообман. Слишком увлекся фантазией о счастливой совместной жизни, что не заметил главного. Ни клятв, ни обещаний, ни признаний — между ними не было никогда, даже в порыве страсти. Забылся.
— Я надеюсь, что когда-нибудь ты сможешь вспоминать меня без обиды, — Настя подняла лицо вверх, не давая скатиться остальным слезам. Вот и все. Конец.
Андрей не ответил. Послать бы ее подальше со всеми напутствиями, но язык не поворачивался. В ушах звенело набатом, а внутри дотлевали угли — все что осталось от собственной души. Выгорела за миг.
Он сам не заметил, как выключил скайп, прихватил спортивную кофту и вышел вон. В голове не было ни единой мысли. У него вообще больше ничего не осталось. Даже надежды и ожидания. Пусто. Чужая страна, незнакомые люди, одиночество и старая, уже ненужная мечта. Образ прежнего двадцатилетнего беззаботного парня остался где-то далеко, а нынешнему хоккеисту нужна была любимая женщина. Нужна. Была.
Хотелось напиться. Сегодня выходной, завтра игра, и между ними куча свободного времени. Сейчас оно действительно было свободным, гуляй — не хочу. Наутро его хватится только тренер, но до утра еще надо дожить. Отсчитав мысленно сколько часов в распоряжении, Таранов вошел в первый попавшийся паб. Веселая музыка и звон посуды заполнили непривычный вакуум в голове. Чужое веселье.
Не прошло и пяти минут, как его опознали болельщики новой команды.
Канада — страна возможностей и большого хоккея. Страна, которой он должен отдать три года своей жизни, а может и больше, приняла его в свои заботливые объятия. Теперь уже окончательно.
