Ванда оглядела полуподвальную комнату целиком — от кафельного пола до потолка покрытую блеклой сероватой краской. В ней не было ничего, что могло бы насторожить или привлечь внимание: металлические, наглухо запертые шкафы с препаратами и обычными медицинскими инструментами фельдшерского набора да несколько рядов клеток, в которых беспокойно сновали белые мыши. Обычная лаборатория, вроде учебной университетской, разве что идеально чистая и с мощными металлическими щитками на небольших окнах, находящихся у самого потолка.
Однако именно здесь, в формалиновой тишине морга, в двадцатипятиметровом бункере, пропахшем мышами, освешенном холодным мерцанием неоновых ламп, станет проводить ее муж многие ночи, забывая о синей, уютной, коврово-бархатной спальне.
В октябре в клинику по рекомендации Леже поступили пациенты, заняв три люкса и две двухместные палаты. Это были претенденты на корректировку возрастных изменений лица и фигуры, составившие «декоративный фасад» «Пигмалиона» и обеспечившие работу основной части ее немногочисленного персонала. Команда Динстлера, занятая исследовательской темой, направление которой оговаривалось весьма смутно, состояла из трех человек — отличных специалистов, заполученных правдами и неправдами из разных научных подразделений. Ванда, исходя из заметок Майера, обеспечивала теоретическую базу, а полученные в лаборатории пробирки с кодовыми номерами поступали через нее Динстлеру, который лично пускал их в ход в своей секретной комнате.
После того, как первая партия мышей получила курс инфекций N 1, Динстлер буквально переселился в бункер. Он дремал в большом кожаном кресле — единственном отступлении от строгости лабораторного стиля — и чуть ли не каждый час отлавливал дрожащее тело мышки, пробуя осторожно надавливать пальцами на черепные кости. Но проходили дни, а ожидаемых результатов не было. Он менял режим инъекций, дозировку, наблюдая за поведением зверьков. Мыши среднего режима воздействия проявляли апатию и вялость, но оставались «твердыми», а те, которые подверглись усиленной атаке, едва держались на ногах, погибая на второй или третий день. Динстлер уже не спал несколько ночей, давая биологам все новые задания и чувствуя, как внутри, вопреки рассудку и воли, нарастает паника. Паника проигрыша.
Однажды, убирая мертвых зверьков, он почувствовал нечто странное: под тонкой белой шкуркой, будто в резиновой игрушке, наполненной жидкостью, свободно перетекало содержимое. Продолжая держать добычу, он нажал кнопку селектора и тихо сказал: «Ванда, зайти, пожалуйста, ко мне». По тому, как хрипло и значительно прозвучал голос мужа, она поняла, куда именно позвал ее Готл.
Он старательно запер за ней дверь лаборатории, встал в центре комнаты, держа на вытянутой ладони белый комочек:
— Смотри — получилось! — и с силой метнул «снежок» на пол, к ногам жены. Она, отпрянула и замерла, увидев, как растекается по кафелю красная лужица. И тут же почувствовала рвотный спазм — теперь на пятом месяце беременности ее часто мутило, а тянущаяся из кровавой лепешки белая ниточка хвоста, мгновенно повергла в темную дурноту.
— Ну что ты, глупышка, — тряс за плечи жену радостный Динстлер, Мы — победили!
Увы, торжество было преждевременным. Кости мышей размягчались, но лишь после того как они погибали в результате неизбежного цирроза печени. Динстлер с удвоенной энергией продолжал поиск, меняя компоненты состава. Биологи пребывали в растерянности, они не знали, что, собственно, ищут, двигаясь вслепую.
Время шло и Ванда видела, как ее муж, еще недавно столь воодушевленный, теряет вкус к битве, погружаясь в глухую апатию. Он перестал бывать в лаборстории, но и клиникой не интересовался, взвалив всю ответственность на плечи заместителя — доктора Мирея. Целые дни он проводил у себя в кабинете и отнюдь, как установила Ванда, не за научными изысканиями. Однажды, тихонько войдя в кабинет со стаканом свежего сока, она застала мужа на диване в облаке сигаретного дыма. Он просто лежал, уставясь в потолок слепым взглядом и курил, заполняя горой окурков стильный никелевый кубок.
— Ну что ты здесь куксишься Готл? Ведь у нас все не так уж плохо, Ванда положила ладонь мужа на свой шестимесячный живот. — Чувствуешь — нас уже трое… Я просто не понимаю, что тебя так подкосило — ведь мы заранее знали, на что шли. Было же сразу похоже, что этот «поэт» просто сбрендил… А может, забудем про него, а? Все идет отлично! Есть же работающая клиника, щедрые кредиторы…
Муж посмотрел на нее с такой ненавистью, что Ванда осеклась и поставила на стол стакан апельсинового сока, которым предполагала собственноручно поить захандрившего мужа.
— Да что тут отличного?! Дело ищет к тому, чтобы пустить все это с молотка и кинуться в ноги Леже или твоему Вернеру с просьбой взять меня очередным хирургом. И представь себе — я к этому не готов! Я заразился майеровским «бредом» и все время буквально ощущал, что держу в руках сокровище в ложно-скромной упаковке. Стоит сорвать бумажку — и ты владелец клада!.. Я уже две недели разглядываю потолок и, наверное, скоро высверлю дырку. Я пытаюсь понять — что мы упустили, что не поняли? И вижу только одно — тупик, точка…
Поздно вечером того же дня вернулся из поездки за дополнительными деталями к своему оборудованию Луми и попросил встречи с шефм. Динстлер еще не спал, мучимый бессонницей и головной болью. Продолжать сейчас игру в удачный эксперимент ему совсем не хотелось.
— Завтра, Ванда, передай ему, что все дела — завтра. Новый день новые надежды, — как любила повторять Корнелия… И новое безумие, добавил он зло. Но Луми настаивал и Динстлеру пришлось проследовать в кабинет, запахнув на ходу длинный шлафрок. «Как бы порадовался Дани, увидев меня в этаком виде, — бросил он мимоходом ненавидящий взгляд в зеркало. Прямо-таки босс подпольного бизнеса из Лас-Вегаса направляется на экстренную «разборку» с деловым партнером. Дележ притонов…» Он тронул мешки под глазами, объявившееся с тех пор, как Динстлер швырнул в клетку последнюю дохлую мышку, не пожелавшую выжить.
Луми ждал его в кабинете. В раскосых черных глазах при виде мрачного, театрально завернутого в халат Шефа, мелькнула смешинка.
— Я не стал бы Вас беспокоить, Док, по пустякам, — Луми опустился в предложенное кресло. — Ребята из моей «конторы» неплохо поработали, чтобы протянуть Вам соломинку. — Он достал темно-серую папку с металлическими уголками, застегивающуюся блестящей скобкой. — Видите это тиснение на коже — печать тайной канцелярии Третьего рейха. Не спрашивайте, где и как ее нашли — я не смогу ответить. Но за подлинность — ручаюсь. Смотрите как называется дело — «Крысолов». Это, чтобы вы знали, кличка профессора Майера…
