С трудом Коттон приподнял руку. Коснулся ею небритой щеки Кэша. Бескровные пальцы погладили ее. Однако слово, которое он прошептал, было иное, не то, что так отчаянно хотел услышать Кэш. С трудом вдохнув, Коттон прошептал:
— Моника.
И после этого умер.
Рука безвольно опустилась от щеки Кэша и с глухим стуком упала. Мышцы Кэша медленно расслабились, и он положил обмякшее тело на дощатый пол веранды. Долгое время он, склонив голову, смотрел в невидящие голубые глаза, которые всегда отказывались замечать его.
Потом поднялся и, пошатываясь, спустился с лестницы и медленно побрел к машине. Он уехал, но Шейла, безмолвно стоявшая на коленях, успела заметить потрясенное выражение на его лице, когда он проходил мимо, не глядя на нее.
Прекрасны закаты в Бель-Тэр. Но в этот день закат выглядел просто роскошно. В начале дня прошел дождь, а теперь небо было ясным. На западе еще видны были остатки туч, отливавшие синим и фиолетовым. А солнце сияло как раз над ними и немного сквозь них, создавая божественную картину. Она укрепляла веру в Господа. Шейла наблюдала закат через окно своей спальни. Длинные тени пересекали комнату. Пылинки плясали в теплых лучах заходящего солнца. В доме царила тишина. Как и всегда теперь. Они с миссис Дан шума не создавали.
Гейла съехала. Она вышла замуж за Джимми Дона, жила в соседнем городке и планировала осенью пойти на курсы сиделок. Джимми Дон работал на лесозаготовках Крэндола. Взялся за бухгалтерию, которой прежде ведал Кен Хоуэл. В полиции им были довольны, и Шейла питала большие надежды в отношении этой пары. Все у них должно пойти прекрасно, тем более что они избавились от преследований Джигера Флина.
Шейла была ошеломлена новостью о его ужасной и таинственной смерти. Несмотря на то что это было самое кошмарное убийство в истории округа Лорент, ни единой улики найти не удалось. У каждого были свои соображения по поводу возможного убийцы, но доказательств никто не мог представить. Джигер взлелеял вокруг себя врагов, как другие выращивают сад. Мало кто сожалел о его жуткой кончине. Его убийство вошло в анналы неразгаданных преступлений.
Похороны Коттона Крэндола были самыми торжественными и пышными за многие десятилетия во всей округе. Первая баптистская церковь была заполнена до отказа, пришлось ставить дополнительные стулья в проходах, а те, кто все же не поместились, толпились снаружи. Поминальная служба была весьма помпезной, никогда проповедник не был столь красноречив. Пел хор в полном составе, и на Последних словах молитвы даже у тех, кто недолюбливал Коттона при жизни, из глаз потекли слезы.
Однако панихида произвела меньшее впечатление, чем место его захоронения. Коттона по каким-то причинам положили не рядом с женой на фамильном участке кладбища Лорента, как все ожидали, а в уединенном уголке Бель-Тэр прямо в лесу. Только Шейла знала, что рядом с могилой отца была другая могила. Знала, что отец одобрил бы такое ее решение.
За день до его похорон ей пришлось съездить в Новый Орлеан на похороны останков Кена Хоуэла. Прискорбно мало людей присутствовало здесь. Трисия не проронила ни слезинки. С сестрой она не только не пожелала разговаривать, но даже ни разу не посмотрела в ее сторону. После короткой церковной службы ее увели полицейские. Шейла оплатила услуги адвоката Трисии — иной помощи от сестры та принимать не пожелала. Отказалась и от свидания с Шейлой в тюрьме.
Во время этих печальных дней траура Шейла позвонила Марку в Лондон. Он выражал соболезнования, утешал, но что-то изменилось в их дружбе. Каждый из них с сожалением понял, что возврата к былым отношениям быть уже не могло.
Так Шейла осталась в одиночестве в большом доме, и никогда ей не было так одиноко, как теперь, в этот вечер. Она приняла ванну. Ее одежда была аккуратно сложена на постели. Оставалось только уложить все в чемодан и отправляться спать. Она, однако, решила задержаться в этот вечер подольше, поскольку ей предстояло провести свою последнюю ночь в Бель-Тэр.
Когда угас последний луч солнца на горизонте, Шейла, пытаясь сбросить оцепенение тоски, отвернулась от окна.
Он стоял на пороге ее спальни, прислонившись плечом к дверной раме, и молча смотрел на нее. Одет был как обычно — джинсы, сапоги, рабочая рубаха. От этого ей стало особенно неловко, поскольку сама она была в неглиже.
— Я вижу, твои манеры не улучшились с тех пор, как я видела тебя в последний раз, — заметила она. — Разве нельзя хотя бы сначала постучать в дверь?
— Я никогда не стучал, входя в спальню к женщине. Он оттолкнулся от дверного косяка и вошел в комнату. Извлек из нагрудного кармана конверт и положил его на ночной столик.
— Я получил твое письмо.
— Тогда больше нам нечего сказать друг другу, верно?
Он рассеянно взял со столика флакон с духами и понюхал.
— Пожалуй, так. Если не считать того, что подобные новости обычно передают при личной встрече.
В своем халатике Шейла чувствовала себя обнаженной, но не столько физически, сколько морально. Его присутствие в спальне действовало на нервы. А он ходил по ней, трогал разные предметы, и от этого ей было еще больше не по себе.
— Я решила, что нам лучше никогда не видеться. Мой юрист, учитывая мое желание, посоветовал проинформировать тебя об этом почтой.
— И он поддержал твое решение передать мне Бель-Тэр?
— Нет.
— Потому что я незаконнорожденный сын Коттона.
— Его возражение касалось не этого. Он… он считает, что я должна была слепо следовать букве завещания папы.
— То есть поделить собственность на три части: между тобой, мной и Трисией?
— Да.
— Но ты решила иначе?
— Да.
— С чего же вдруг? — Он преспокойно уселся в кресло, накрытое чехлом, и закинул ногу на ногу.
— Это трудно объяснить, Кэш.
— Попытайся, — потребовал он.
— Мой отец… наш отец… обращался с тобой отвратительно.
— Хочешь исправить его ошибки?
— Ну, если так можно выразиться.
— Рожденный не на той стороне одеяла прав не имеет, Шейла.
— Нет, ты для него значил гораздо больше. Он горько рассмеялся:
— Живой укор совести.
— Может быть. Когда он покинул Новый Орлеан, он вовсе не намеревался бросить тебя и твою мать. Он любил ее. Очень. А его завещание подтверждает, что и тебя он любил.
— У него для меня никогда не находилось доброго слова, — сердито заметил Кэш.
— Он не мог себе такого позволить. — Ее ответ тотчас насторожил его. Прекратилось развязное покачивание ногой. Он вопросительно уставился на Шейлу, во взгляде его мелькнула надежда. — Он тебя любил, Кэш, но боялся сближения с тобой. Он считал, что, если позволит себе хоть как-то проявить свои чувства, всем все станет очевидным. — Шейла вдруг посмотрела на него с недоумением. — Право же, сама не понимаю, что было бы в этом плохого. Почему он не признал тебя при жизни?
