— Он должен это сделать! — выпалила Фиона. — Он… он всегда возвращается ко мне. Даже в этот раз — через столько лет он все-таки вернулся.
Кэтлин ласково отбросила со лба Фионы прядь волос.
— Он просил передать тебе, что ты была права насчет отца. Конн перед смертью признался, что Ронан был ни в чем не виноват. Нилл сказал, что ничто не сможет доставить тебе большей радости, чем эта весть.
— Тогда пусть очнется, чтобы я могла всласть изводить его! — Фиона яростно потрясла брата за плечо: — Нилл, я проехала всю страну, чтобы только увидеть тебя! Сказать… — голос ее прервался, — сказать, что люблю тебя, будь ты трижды проклят!
Кэтлин вглядывалась в искаженное страхом и любовью девичье лицо. В нем было столько яростной решимости, что даже злая судьба вряд ли смогла бы сейчас забрать у нее брата.
Встав на колени по другую сторону постели, Кэтлин приложила руку к холодной щеке Нилла.
— Нилл, прошу тебя, очнись! Боюсь, раньше ты никогда не слышал от Фионы подобных слов. Ей понадобилось много мужества, чтобы произнести их, но она ведь училась мужеству у тебя! Мы не можем потерять тебя, Фиона и я. И твоя мать!
Почудилось ей или губы Нилла и в самом деле чуть заметно дрогнули? Нет! Теперь она ясно видела. Он явно пытался что-то сказать.
— Теперь уж я… точно должен умереть…
— Что?! Нилл! — Кэтлин нагнулась к нему.
— Он что-то сказал! — вскричала Фиона.
— Я сказал: «Теперь уж я точно должен умереть», — не то Фиона ни за что не простит, что я это слышал. — Налитые кровью, мутные глаза его открылись, но Кэтлин с облегчением заметила, что они улыбаются. — Повтори это снова, малышка!
— Нилл! — Зарыдав, Фиона бросилась ему на грудь.
— Помогите! — сдавленным голосом прохрипел он. — Нет, лучше бы я все-таки умер! Слезь немедленно, не то ты меня задушишь!
Кэтлин с трудом удалось оттащить Фиону и передать ее Деклану, облегченно вздохнув, когда эти двое принялись рыдать друг у друга на плече. Сама она бросилась к Ниллу:
— Ты все-таки очнулся! Фиона знала, что так будет!
— Я… я так устал. Мне хотелось закрыть глаза и уснуть навсегда. Но каждый раз, когда я погружался в сон, я снова и снова видел перед собой призрак отца, который подносил что-то к моим глазам.
— Что же это было?
Его губы с трудом раздвинулись в улыбке, но лицо было растерянное.
— Лилия. Он говорил, что там, где он сейчас, лилии не растут. Потом клал цветок на вершину камня, и мне приходилось тянуться, тянуться за ним из того тумана, в который я постепенно погружался. А потом я услышал, как ты зовешь меня.
Кэтлин обхватила его руками:
— Я все время звала тебя, любимый! И продолжала бы звать, даже если бы ты предпочел остаться с отцом. Я бы говорила с тобой, как твоя мать — с ним, ходила бы туда, где мы с тобой любили друг друга, и не сомневалась бы, что ты меня слышишь.
— Да, я слышал бы тебя. И звал тебя в ответ. Так когда-то мой отец звал меня, но я отказывался слушать. Он простил меня, Кэтлин. И когда у нас с тобой будут дети, надеюсь, я буду для них хотя бы вполовину таким хорошим отцом, каким он был для меня.
— Конечно, а как же иначе? Ведь ты самый любящий мужчина на свете, самый храбрый воин и самый благородный человек.
Брови Нилла в комическом отчаянии сдвинулись.
— Интересно, какой из меня выйдет тан? Знаешь, я ведь никогда не жаждал власти. Всю жизнь я сражался, мстил и верил в то, что было ложью. Не доверял ни единому человеку. Я не имею ни малейшего понятия о том, что значит быть таном.
Раньше ей хотелось вернуться в Дэйр, жить рядом с любимым человеком. Но теперь, когда события последних дней перевернули всю ее жизнь, Кэтлин поймала себя на том, что думает о другом. Конн погиб, но жизнь скольких людей он успел изуродовать? Нельзя позволить, чтобы такая огромная власть снова попала в руки недостойного человека. А из Нилла выйдет замечательный тан!
— Вся твоя жизнь подготовила тебя к тому, чтобы ты стал самым достойным таном за всю историю Гленфлуирса, — сказала она. — Ты храбр, и у тебя достаточно сил, чтобы править. Но кроме всего этого, в твоем сердце есть то, в чем твои люди сейчас нуждаются больше всего.
— И что же это, моя Прекрасная Лилия?
— Сострадание. Ты никогда не сможешь забыть, как страшно жить одиноким и беспомощным, и поэтому будешь милостив ко всем, а не только к тем, кто богат и силен. Ты станешь защищать слабых. Эти люди нуждаются в тебе, Нилл, ничуть не меньше, чем мы с Фионой и твоя мать. Докажи им, что и сильный может быть добрым.
Чья-то тень упала на постель. Это был старый друид. Не он ли положил всему начало, когда много лет назад его ладонь легла на живот ее матери?
— Приятно, что дочь Финтана не только красива, но и умна, — прошамкал старик. — Я слышал, ты пришел в себя, Нилл Семь Измен. Это хорошо. Я не понимал всей правды, пока не увидел, как ты лежишь у моих ног. Я только сейчас понял, что предал избранников древних богов.
— Избранников? — растерянно выдохнул Нилл. — Что-то я не понимаю…
— Ты и дочь Финтана и есть их избранники. Те самые, о которых говорилось в письменах, — те, кто станет править, соединив древнюю мудрость с веянием перемен. Совесть и честь, за которые сражался Нилл, соединятся с мудростью, которую впитала Кэтлин в монастыре. Ирландия тоже станет другой. Она отдаст себя во власть христианскому Богу, но ростки новой жизни в нашей стране будут пробиваться мирно — без войн и кровопролитий, как в других странах. И все это благодаря вашему мудрому правлению.
Кэтлин вспомнился тот день, когда она спешила через лес к алтарю друидов, где увидела Нилла. Тогда та же самая мысль мелькнула у нее в голове.
— Нилл, — пробормотала она, — помнишь письмена на камне в Дэйре и те, что были на алтаре друидов возле аббатства? Они же совершенно одинаковые! Так, значит, это правда, что он сказал?
— Неужели ты сомневаешься в этом, моя Прекрасная Лилия? — спросил, целуя ее, Нилл. — С той минуты как я увидел тебя барахтающейся в волнах, как впервые коснулся твоей руки, я уже знал: мы предназначены друг другу.
— Пришло новое время — время святых и монастырей. Старые боги уступят им свое место, но вы оба знаете правду. — На губах старого друида появилась мягкая, понимающая улыбка. — Вам известно, что у Ирландии всегда будет сердце язычника.
Ветер пел песню мужества, веры и рождения нового будущего. Уютно прижавшись к теплому телу мужа, убаюканная привычным ритмом скачки, чувствуя, как уверенно держат ее сильные руки, Кэтлин закрыла глаза.
— Кажется невероятным, что прошло столько времени с тех пор, как я увез тебя отсюда, — нежно сказал Нилл, привязывая лошадь возле камня друидов. — Я тогда был так сердит! Ну как же — меня, неустрашимого воина, привыкшего сражаться и побеждать, послали в монастырь за какой-то девчонкой! Мне даже в голову не могло прийти, что ты бросишь мне вызов. Научишь меня любить, верить, видеть правду.
