— Я и не знала, что планируется свадьба. Кто женится?
— Я пока не могу сказать тебе, потому что женщина еще не дала своего согласия.
— Ты хочешь сказать, что свадьбы может и не быть?
— Нет, если женщина не согласится.
— Ты ходишь кругами, Кормак, — терпеливо сказала Викки. — Она что, не может решиться?
— Нет, дело, скорее, в том, что ее еще не спрашивали.
Она рассмеялась.
— Тогда почему мужчина не спросит ее?
— Ты думаешь, он должен?
— Конечно, должен, если хочет жениться на ней.
— В таком случае, Викки Уизерспун, ты выйдешь за меня замуж?
— Прошу прощения!
— Ты слышала, Вик. — Он положил руку ей на колено, но сразу же убрал ее, поскольку впереди был поворот. — Я хочу, чтобы ты стала моей женой, и мне отчаянно хочется, чтобы ты выбрала меня своим мужем, потому что я не могу без тебя жить. — Он искоса взглянул на нее. — Что скажешь?
— Да, я выйду за тебя замуж. — Викки поразилась тому, как спокойно прозвучал ее голос, когда на самом деле ей хотелось закричать от радости. Этих слов она трепетно ждала с того дня, как они встретились много лет назад. Даже в самых смелых своих мечтах она не надеялась, что когда-нибудь Кормак сделает ей предложение. Теперь он сделал его, и она запомнит эти слова и будет вспоминать их до конца своих дней. Хотя Викки предпочла бы, чтобы это произошло в более романтической обстановке: в ресторане, при свечах и шампанском, и чтобы Кормак опустился на одно колено. Но, может быть, в реальной жизни такое случается не так уж часто.
— Когда? — спросил он, улыбнувшись во весь рот. Кормак выглядел невероятно счастливым, оттого что Викки Уизерспун сказала «да».
— До того, как родятся остальные дети, чтобы быть уверенными, что присутствовать на нашей свадьбе будут все. Скажем, в сентябре.
— Тогда пусть будет сентябрь. Мы купим обручальные кольца в субботу. Какое ты хочешь?
«Круглое, — хотелось ей сказать. — С любым камешком. Собственно, сгодился бы и кусок проволоки».
— С бриллиантом, — мечтательно произнесла она.
— А что скажут твои родители?
— О, они будут в восторге. Я буду в восторге. — Она повернулась к нему, чтобы подробно рассказать, как она рада тому, что они поженятся, сказать ему, как сильно любит его, всегда любила и будет любить вечно, но что-то помешало ей. Она просто молча прижалась к Кормаку плечом. Викки подумала, что они окажутся в неравном положении. Он выглядел счастливым, но в том, как он сделал предложение, было нечто небрежное, словно Кормак и не сомневался, каким будет ее ответ. Не чувствовалось в нем и той страсти, которую он испытывал к Андреа. Не сказал он ей и того, что любит ее. Для этого еще будет время, но Викки знала, что никогда Кормак не полюбит ее так сильно, как любила его она — возможно, его даже смутит сила ее любви. Ей нужно сдерживать себя, оставаться спокойной и рассудительной, соизмерять собственные эмоции с чувствами Кормака. Тем не менее сердце Викки лопалось от счастья. Еще до конца года она станет миссис Кормак Лэйси, и, какими бы ни были сопутствующие обстоятельства, она с нетерпением ждала этого момента.
Еще никогда три сестры не были так близки. Каждый день после обеда Фиона и Маив с маленьким Кристофером приходили на Перл-стрит, чтобы посидеть с Орлой, поболтать и посплетничать, поиграть в карты и обменяться анекдотами — Орла знала несколько неприличных анекдотов еще с тех времен, когда она была коммивояжером и колесила по стране. Фиона хохотала от души, а Маив только подмигивала.
Микки выкрасил задний двор свежей краской и расставил там белую пластиковую мебель, которая, конечно же, свалилась через задний борт грузовика за компанию с большим красно-белым зонтом. На стенах дома висели корзины с цветами. В углах двора в кадках росли древовидные гортензии. В солнечные дни женщины устраивались снаружи — по словам Орлы, это напоминало парижское кафе. Всякий раз, когда его дом оккупировали три женщины с ребенком, Микки глупо улыбался и смывался в бар за кружкой пива.
— Готова поспорить, что это совсем не похоже на Париж, — сказала Орла как-то раз после его ухода. — Но Микки бесконечно приятно, когда я говорю так. Правда, я научилась этому несколько поздновато.
Обычно Элис выкраивала часок, чтобы забежать к ним, и, когда Кормак узнал, что его семейство собирается на Перл-стрит, он стал приходить к ним при первой же возможности, так что пятеро Лэйси могли побыть вместе — в конце концов, время для них имело огромную ценность. Через несколько месяцев их останется только четверо. Они вспоминали времена, когда были все вместе, без мужей и детей. Они говорили и о Джоне. Элис очень расстроилась, обнаружив, что дети так мало помнят о том времени, когда в доме на Эмбер-стрит все шло прекрасно, — еще до того, как с их отцом случилось несчастье и все изменилось.
— По-моему, там всегда царила ужасная атмосфера, — заявила Фиона.
— Я тоже так думаю, — кивнула Маив.
— Я помню, как сильно ненавидела его, — добавила Орла.
— А я любил его. — У Кормака на лице появилось жалостливое выражение. — Беда в том, что у меня всегда было чувство, будто он меня не любит.
— Он был занят другими вещами.
— Что ты имеешь в виду, мама? — спросил Кормак. — Какими другими вещами?
Элис заколебалась, но потом решила, что они уже достаточно взрослые, чтобы узнать правду, и достаточно разумные, чтобы она не причинила им большой боли. И она рассказала им о том дне, когда родилась Лулу: как она пошла в компанию «К.Р.О.В.А.Т.И.» и обнаружила, что у Джона появилась новая семья.
— Ты хочешь сказать, что он бросил нас ради другой семьи? — спросила Орла, взбешенная услышанным.
— Нет, он бросил не вас, своих детей, он бросил меня. Девушка, которую он нашел, страдала от физического недостатка, как и он сам. Но потом ей сделали операцию, и Джон начал обращаться с ней так же, как со мной, и она бросила его.
— Бедный отец, — проронил Кормак, всегда отличавшийся мягкосердечием. Элис была рада, что он помолвлен с Викки. Эта девушка никогда не причинит ему такого горя, как его отец.
Странно, но именно Фиона, здоровая и спортивная тридцативосьмилетняя женщина, переносила беременность хуже других. Ее часто тошнило, у нее распухли ноги, случались приступы головокружения, она почти ничего не ела. В то же время Орла, инвалид, попросту расцвела. Волосы ее стали густыми и пышными, глаза засияли звездным блеском. Кожа у нее была гладкой и шелковистой, напоминая самый дорогой фарфор, и никогда еще она не улыбалась так часто. Ребенок в ее лоне развивался вполне нормально.
— Она — благословенный ребенок, — ворковала Орла. — Она — просто волшебное чудо.
— Она? — спросил Микки.
— Ох, да это же девочка. Она займет мое место после того, как я уйду.
— Никто и никогда не сможет занять твое место, милая. — Микки опустился на колени перед креслом, в котором она сидела, и прижался лицом к ее животу. Он чувствовал ее выпирающие ребра и мог поклясться, что слышит, как бьется сердце их ребенка. «Как же выдержать оставшиеся несколько месяцев и не сломаться?» — подумал он. Ему приходилось прилагать титанические усилия, чтобы всегда выглядеть спокойным и уверенным в себе, чтобы поддерживать беседу с бесчисленными гостями, в то время как сердце его буквально разрывалось на части.
Орла была единственной женщиной, которую он когда-либо хотел. Он полюбил ее, когда ему было четырнадцать и они оказались в одном классе. Но этой его всепоглощающей любви оказалось недостаточно для того, чтобы сделать ее счастливой. Она спала с другими мужчинами. Она бросила его и ушла от него. Если бы не рак, она сидела бы сейчас в своей конторе и мечтала о недостижимом.
Он чувствовал свою вину и был очень рад тому, что она вернулась. Для Микки лучше было иметь рядом умирающую Орлу, чем вообще никакой, но после того как она уйдет, у него не останется ничего.
Она взъерошила ему волосы.
— Улыбнись, милый, жизнью нужно наслаждаться, а не терпеть ее, как обузу.
— Не говори так.
— Почему? Это правда. — Она скользнула в его объятия. — Если бы у меня была хоть капелька здравого смысла, я от души наслаждалась бы тем, что имела. И мне нравится думать, что у тебя для этого еще годы впереди. Я буду присматривать за тобой, Микки Лэвин, сверху, с небес.
Он поцеловал ее.
— Тебя никогда не пустят на небеса. Ты будешь присматривать за мной из одного куда более теплого местечка, чем небеса.
Духи, выпускаемые компанией «Лэйси из Ливерпуля», пользовались большим успехом. «Вечерняя нежность» и «Утренняя нежность» появились на рынке в июне. Восхитительное личико Андреа Прайс улыбалось покупателям с рекламных полос газет и журналов, с телеэкранов. Рекламная кампания велась из самого Лондона. Андреа и Кормак больше никогда не встречались.
