— Скотт, не чувствуй себя так, будто ты должен все время быть со мной и развлекать меня. Я знаю, ты много работаешь, тебе нужно какое-то время для самого себя, и я не хочу, чтобы ты менял свои привычки. Я же со своей стороны стараюсь убедить себя, что моя жизнь не должна сводиться к ожиданию телефонного звонка, когда ты задерживаешься на работе. Поэтому я решила построить, пусть маленькую, но собственную жизнь и собираюсь записаться на курсы.
— Курсы?
— Да, поскольку сейчас со мной нет детей, жужжащих как пчелиный рой, я решила, что смогу заняться какой-нибудь умственной деятельностью. Я всегда свысока смотрела на эти летние курсы, но это, вероятно, оттого, что мне не хватало ни времени, ни сил, чтобы посещать их. Сейчас же у меня есть и то, и другое, так что я решила попытаться. Самое время выяснить, насколько протухли мои мозги от мартини.
— Хорошо, — сказал Скотт.
Я подождала, но он больше ничего не сказал. Я гадала, не расстроен ли он, не принадлежит ли он к тому типу мужчин, которые не допускают активности жен за пределами дома, но он казался спокойным и невозмутимым. И тут мне пришла в голову разгадка его поведения: он остался равнодушен. Ему наплевать, чем я занимаюсь, важно только, чтобы я была рядом, когда нужна ему.
Напоминая себе, что он не привык делить с кем-нибудь свою жизнь, я старалась подавить обиду.
— Однако ты мог бы проявить и побольше интереса, — сказала я с улыбкой. — Ведь я интересуюсь твоей работой, почему же ты не должен интересоваться моими делами?
— О, я никогда не говорю о своей работе, — ответил Скотт. — Как только я ухожу из офиса, я забываю о ней. И когда я прихожу домой поздно ночью, мне совершенно не хочется рассказывать, чем я занимался весь день.
Я была так огорчена, что поначалу не знала, что ответить. Ни Сэм, ни Себастьян не посвящали меня в детали банковских операций; всем этим они занимались с моим отцом. Со мной же они делились другого рода информацией о мире, в котором они проводили столь значительную часть своей, жизни. Себастьян сыпал забавными анекдотами о светской стороне жизни офиса. Сэм постоянно говорил о том, какие важные персоны пользуются его советами. Иногда мне было интересно, иногда я умирала со скуки, но всегда было ясно, что они пытались как-то поделиться со мной той огромной частью своей жизни, из которой я была исключена. Мысль о том, что у Скотта есть жизнь, в которую мне нет доступа, поразила меня так, как если бы в одно прекрасное утро я отдернула занавески на окне и обнаружила, что оно заложено кирпичом.
— Возможно, я знаю о банковских делах больше, чем ты думаешь, — нерешительно проговорила я. — И я с интересом слежу за фондовым рынком.
— Великолепно, — ответил Скотт. — Разговоры такого рода будут полезны во время этих проклятых приемов, которые мне приходится устраивать. Надеюсь, ты не будешь на них слишком скучать.
Не оставалось ничего другого, как прекратить разговор на эту тему. Глотнув кофе, я огляделась рассеянно по сторонам, пытаясь найти другую тему для беседы. В саду было прохладно, не более шестидесяти градусов[6], но отсутствие влажности делало атмосферу такой приятной, что я как бы и не расставалась с жарой Нью-Йорка. По летнему небу плыли громадные белые облака, крохотные английские малиновки пели, порхая по старой кирпичной стене, а за нашим белым столиком, сваренным из стальных прутьев, пылали маленькие алые розы. Было воскресное утро.
— Я никогда особенно не мечтала жить в Лондоне, — сказала я наконец, — но я не могу не видеть привлекательность спокойного, размеренного образа английской жизни. Кевин определенно выглядит вполне счастливым здесь… Кстати, Кевин приглашает нас на обед. Пойдем?
Скотт пожал плечами.
— Если он может сделать усилие над собой, чтобы пригласить меня, я полагаю, что смогу пересилить себя и поехать.
Это не звучало вдохновляюще.
— Может быть, мне позвонить ему и предложить ленч на двоих: он и я?
— Да, так было бы лучше.
Я решила, что упоминать Себастьяна в данный момент было бы ошибкой. Безо всякого перехода я заговорила о том, чтобы после полудня навестить мою мать, которая с большим комфортом жила на южном побережье в шикарное отеле, обслуживающем выздоравливающих. Я решила отплыть с ней домой в Нью-Йорк в конце августа.
— Моя мать относится к тебе с большим уважением, — сказала я со смехом. — Она потрясена тем, что мы собираемся провести лето вместе… Скотт, а это прилично, что я живу здесь? Я знаю, мы находимся в так называемом Большом Лондоне, но все эти бизнесмены из Сити с лицами игроков в покер и их безупречно одетые жены не осудят нас за то, что мы живем вместе без благословения английской церкви?
— Главное, никогда не пытайся никому объяснять, зачем ты здесь, никогда даже и не упоминай об этом. Англичане стерпят все даже от пары гермафродитов, если их поведению будет присущ хороший вкус.
Мы расхохотались.
— И кроме того, — сказал Скотт, — мы же не* собираемся проводить все время в Лондоне в окружении бизнесменов и их жен. Я хочу свозить тебя в Мэллингхэм навестить Элфриду. Ты ведь не бывала в Мэллингхэме? Это интересное место. Я уверен, тебе там понравится.
Я молчала. Меньше всего мне хотелось ехать в Мэллингхэм. Там был похоронен Стив Салливен, и там же стоял памятник Тони, брату Скотта. С Мэллингхэмом было связано прошлое Скотта, которое все еще могло повредить его будущему. В одном слове «Мэллингхэм» было собрано все, что угрожало нашему счастью. Я хотела бы держаться от него как можно дальше.
— А что там особенного, в Мэллингхэме? — спросила я, пытаясь не выдать себя.
— Время там давным-давно остановилось, испокон веку оно неизменно.
Наступила пауза. Я не знала, что сказать. Вдруг я отчетливо представила: наши два сознания, как два круга, которые соприкасаются, но не пересекаются.
— Не понимаю, что ты имеешь в виду, — сказала я.
Он посмотрел на меня виновато, как будто просил прощения за то, что говорит на непонятном мне языке.
— Я просто хотел сказать, что это очень старинное, тихое место.
— О, я понимаю.
— Остановившееся время в моем представлении — это морской пейзаж, темное море, падающее на белый песок, и синие горы вдали. Мэллингхэм очень разный. Он расположен на болотистой равнине примерно в полутора милях от берега моря, и там иногда ощущается какое-то отсутствие времени; я всегда воспринимал его как место, где можно в какой-то миг оказаться вне времени и почувствовать себя в безграничном пространстве, где время не существует. Я рад, что мой отец похоронен в Мэллингхэме. Это правильно. Для него это вечный дом, где он может отдыхать с миром. Вечный дом не может существовать во времени, так как время разрушает все. Вечный дом может быть только вне времени, в таких местах, как Мэллингхэм.
