Татьяна Дубровина - Обмануть судьбу

Надежда Егоровна настояла и на том, чтобы над Катиной могилой отслужили заупокойный молебен.

— Как это так — без отпевания? — возмутилась она.

— Мам, ты не забывай, где я в это время находился, — оправдывался Сергей.

— Ну а этот Дементьев твой? Он-то куда смотрел? Видала я его: рассядется и пальцем не шевельнет.

— Если б не он, я бы до сих пор там сидел и еще неизвестно, чем бы все это закончилось.

— Типун тебе на язык. Ну ладно, ладно.

Окончательно примирило ее с Дементьевым то, что над могилой Кати Семеновой поставили алюминиевый крест, а не безбожную табличку.

На припорошенном снегом холмике еще лежали замерзшие цветы — со дня похорон. А вот пышного венка, заказанного «женихом», не было: роскошное синтетическое изделие с пластмассовыми розами украли те, кто и на кладбище найдет чем поживиться. Ну и хорошо: не место здесь приношениям убийцы.

Они приехали сюда вчетвером, единой семьей: Надежда Егоровна, Сергей, Ванечка и Лина.

Могила немного просела, и Грачев договорился, чтобы подвезли земли, подсыпали.

«Святый Боже, святый крепкий, святый бессмертный, помилуй нас», — пел священник, размахивая кадилом. И Надежда Егоровна, утирая слезы, подпевала ему. А потом к ней, уловив мотив, присоединился и Иван. И еще чуть позже — Лина.

А Сергей не мог петь, он только соглашался: да, да, пожалуйста, помилуй их всех, моих дорогих, моих хороших. И вообще всех хороших людей помилуй, Господи! Спаси, сохрани и помилуй…

Во время службы Ванечка не задал ни одного вопроса. Он молча подошел к холмику и, сняв варежку, положил на тонкий слой снега свою ладошку.

И когда он убрал руку, Сергей увидел, что снег в том месте, где была Ванечкина ладонь, протаял.

«Отпечаток ладошки, — подумал он. — Как изогнется и куда приведет она, Ванюшкина линия судьбы? Сейчас она дала излом, а дальше — путь бежит светлой, доброй дорогой».

Было тихо и пасмурно, никого не хоронили поблизости, и разносился по кладбищу лишь печальный, заупокойный распев у Катиной могилы:

«Покой, Спасе наш, с праведными рабу Твою Екатерину, и сею всели во дворы Твоя, якоже есть писано, презирая, яко благ, прегрешения ее вольная и невольная, и вся яже в ведении и не в ведении, Человеколюбче…»

Близилось Рождество. Как и положено в этот светлый праздник, все кругом казалось таинственным и значительным.

Ванечка, разинув рот, наблюдал, как с крыши маленького домика бабушки Нади спускается самый настоящий трубочист, черный-пречерный.

— Можно топить, — сказал этот сказочный персонаж знакомым голосом дяди Сережи. — Дымоход я прочистил.

Лина подбежала и прижалась к нему, чумазому:

— Трубочисты приносят счастье.

— Амазонки — тоже, — отвечал он.

Грачевы нынче принимали гостей — но прибывшие и сами трудились вовсю.

Геннадий с азартом рубил у крыльца дрова: хоть рана на ладони Сергея и затянулась, но топор держать он все еще не мог.

Анжелика в это время колдовала вместе с хозяйкой на кухне. Какое же Рождество без пирогов?

— Я всегда лишнее яйцо кладу, тогда тесто послушнее, — делилась кулинарными секретами Надежда Егоровна.

У гостьи же был в запасе секрет косметический.

— А давайте дрожжей немного оставим. Их ужас как полезно на лицо накладывать. Кожу омолаживает.

— Куда уж мне, старухе, омолаживаться! Народ смешить.

— Ну, это вы зря. Вы очень даже ничего. Вот подождите, познакомлю вас с нашим директором.

— Ох, грехи наши тяжкие, — смеясь, отмахивалась мать Сергея, но была довольна.

Ей нравилась эта пухленькая болтушка, и супруг ее оказался таким милым парнишкой, работящим.

Но самое приятное — что ее-то шалопай, Сережка, кажется, остепенился наконец. Вон — не отходит от Лины, и они уже попросили у нее родительского благословения. Как положено, на колени встали и целовали икону Казанской Божьей Матери.

И Катюшин Ванечка при них. Он, сиротинка, теперь Надежде Егоровне вроде как внучок.

А вон по двору носится Машка, шебутная девчонка, подружка Лины. Метет заснеженные дорожки широким подолом дорогой шубы. Она приехала одна, без мужа — того пригласили на вязку редких кобелей к каким-то «новым русским». Это под великий-то праздник…

Маша в гостях не работает — развлекается. Все пытается отловить серую кошку Мурку, утверждая, что это чистопородная «норвежская лесная».

Хорошо с ними, молодыми. Сама молодеешь. И без всяких Анжеликиных дрожжей…

Но вот разделаны пироги и печка растоплена.

— Ген, Ген! — зовет Анжелика. — Иди, чего покажу!

Следователь входит порозовевший: они с Сергеем уже успели принять «по маленькой».

Супруга сообщает торжественно:

— Видишь — начинка лишняя осталась.

— Ну и что?

— Значит, будет мальчик. А если б тесто — была бы девочка. Какой ты непонятливый, а еще «важняк».

Дементьев счастливо жмурится, шевеля густыми бровями. У Анжелики уже второй месяц — и никаких токсикозов!

Он нежно целует жену, урча поощрительно:

— Вот так и зови меня всегда: «важняк».

И женушка послушно кивает:

— Хорошо, Мусик…

Потом все вместе отстояли праздничную службу. Ванечка завороженно поглядывал вверх. Оттуда, из-под купола, благословляли его ангелы.

Только Машка все время зевала и вертелась, пока не увидела симпатичного статного дьякона и не принялась строить ему глазки. Тот заметил это, подошел к ней и сказал:

— Вы креститесь неправильно. Пальцы надо щепотью сложить, как будто соль берете.

— А я соль беру ложечкой, — ответила она игриво, однако замечание учла.

Сергей и Лина поставили по свечечке — Празднику. Переглянулись и поняли без слов: загадали они в тот момент одно и то же.

А что в Сочельник загадаешь — обязательно сбывается.

Отзвенели бокалы, пролетело застолье. Спать пора.

Поскольку все лежачие места в доме были заняты, Сергею с Линой ничего не оставалось, как взгромоздиться на печку. В тесноте да не в обиде.

Да и какая может быть обида, когда любимая с тобой рядом!

Вот она, худышка. Лопатки торчат, как крылышки.

— Чудо мое кудрявое, — шепчет Сергей.

А она смеется:

— Щекотно. У тебя ладонь шершавая стала.

А сама прижимается к нему, вся горячая от горячей печи и от горячего сердца.

Что бы там ни говорили, как бы ни гадали, а вот она — его судьба. Неважно, что вместо линии на ладони теперь шрам.

— Иди же ко мне, иди. Не бойся, никто не проснется. Спят уже.

И тут над печным приступком вырастает взлохмаченная голова.