– Я только что оттуда. Бедняжка Джейн совсем голову потеряла – столько бед сразу свалилось на нее. Она все уверяет, что Джема повесят, но стоило мне ей поддакнуть, как она вскипела, бедняжка, и заявила, что есть люди, которые, что бы ни говорили вокруг, докажут невиновность Джема. Я просто не знала, что мне ей говорить. Но от одного она не отступала – она все время твердила, что он невиновен.
– Как всякая мать! – сказал Джоб.
– Это она про Уилла думала, говоря, что есть человек, который может доказать невиновность Джема. Ведь Джем в четверг вечером пошел проводить Уилла, когда он отправился пешком в Ливерпуль. Надо только найти Уилла, а он уж это подтвердит.
Мэри произнесла эти слова с глубокой убежденностью и верой.
– Не слишком надейся на это, голубушка, – заметил Джоб.
– Я буду надеяться, – возразила Мэри, – потому что знаю: это правда, и я постараюсь доказать это во что бы то ни стало. Никаким словам не остановить меня, Джоб, поэтому и не пытайтесь. Вы можете мне помочь, но вы не можете помешать мне выполнить мое намерение.
Они склонились перед ее решимостью, и Джоб уже готов был поверить ей, увидев, как упорно она стоит на своем. И в большом и в малом убедить человека в своей правоте (о чем бы ни шла речь) мы можем лишь в том случае, если наша собственная вера в нее будет твердой и нерушимой и если он увидет, что мы не говорим о ней, а живем ею.
И Мэри ободрилась, почувствовав, что одержала победу, по крайней мере, над одним из своих собеседников.
– В одном я убеждена, – продолжала она, – он был с Уиллом, когда… когда раздался выстрел. (Она не могла заставить себя сказать: «когда было совершено убийство», потому что ни на минуту не забывала, кем оно было совершено.) Уилл может это доказать, и я должна найти Уилла. Он говорил, что отплывет не раньше вторника. Время еще есть. Он собирался вернуться от своего дяди, с острова Мэн, в понедельник. Я встречу его в этот день в Ливерпуле, расскажу о том, что случилось: что бедный Джем попал в беду, и во вторник Уилл должен явиться в суд и доказать его алиби. Все это я могу сделать и сделаю, хотя сейчас и не совсем ясно представляю себе, как за это взяться. Но бог, конечно, поможет мне. Раз я знаю, что я права, мне нечего бояться: я доверюсь господу, ибо стараюсь помочь хорошему, ни в чем не повинному человеку, а не себе, сотворившей столько зла. За Джема я не боюсь – ведь он такой хороший!
Она умолкла, так как сердце ее было переполнено. И Маргарет почувствовала к ней прежнюю любовь, увидела в ней ту же Мэри Бартон, мягкую, порывистую, любящую, хотя порой и заблуждавшуюся, только более уверенную в себе, более благоразумную, исполненную большего достоинства.
Тут Мэри снова заговорила:
– Так вот: я знаю название корабля, на котором служит Уилл. Называется он «Джон Кроппер» и должен отплыть в Америку. Это уже кое-что. Вот только я забыла – если вообще когда-либо слышала, где Уилл живет в Ливерпуле. Он говорил, что его хозяйка – очень хорошая женщина, но если и называл ее имя, то я его запамятовала. Не могла бы ты помочь мне в этом, Маргарет?
Она спокойно и просто обратилась к подруге, словно признавая, что ту с Уиллом связывают особые узы, – она задала этот вопрос так, словно спрашивала жену, где живет ее муж. И так же спокойно ответила ей Маргарет – лишь два ярких пятна на щеках выдавали ее волнение.
– Он снимает комнату у миссис Джонс, на Молочном подворье, Николас-стрит. Он останавливается там с тех пор, как стал матросом, и хозяйка его, кажется, очень достойная женщина.
– Ну, Мэри, я буду за тебя молиться, – сказал Джоб. – Я не часто молюсь, как положено, хоть и частенько беседую с богом, когда чему-то радуюсь или печалюсь. Я разговаривал с ним в самые неурочные часы, – стоило мне найти редкое насекомое или, скажем, выдастся хороший денек для моих экскурсий, а уж тут ничего не поделаешь: не могу я с ним не поделиться, как с хорошим другом. Но на этот раз я буду молиться, как положено, за Джема и за тебя. И, уж конечно, Маргарет тоже. И все же, голубушка, как насчет адвоката? Я знаю одного. Его зовут мистер Чешайр – он тоже интересуется насекомыми и вообще славный малый. Мы с ним не раз менялись, когда у кого-нибудь вдруг оказывалось на руках по два экземпляра одного вида. Он будет рад оказать мне услугу. Надену-ка я шляпу и схожу к нему.
Сказано – сделано.
Маргарет и Мэри остались одни. И снова между ними возникло чувство неловкости, если не отчуждения.
Однако волнение придало Мэри храбрости, и она первая нарушила молчание.
– Ах, Маргарет! – воскликнула она. – Я вижу, я чувствую, как ты меня осуждаешь, но ты и представить себе не можешь, как я корю себя сейчас, когда у меня раскрылись глаза.
И она разрыдалась, не в силах продолжать.
– Ну что ты, – начала было Маргарет, – какое право… я имею…
– Нет, Маргарет, ты имеешь право судить – тут уж ничего не поделаешь, только, осуждая, помни, что говорится в писании о милосердии. Ты праведница и не знаешь, как легко сделать первый неверный шаг и как потом трудно вернуться на истинный путь. Да разве я думала, с удовольствием слушая речи мистера Карсона, чем все это кончится? Может быть, смертью того, кто мне дороже жизни.
И Мэри горько заплакала. Чувства, сдерживаемые весь день, вырвались наружу. Потом она с трудом взяласебя в руки и, посмотрев на Маргарет так жалобно, словно эти спокойные незрячие глаза могли увидеть ее умоляющее лицо, добавила:
– Я не должна плакать, не должна поддаваться горю – для этого еще будет время, если… Я только хочу, чтобы ты не была со мной так сурова, Маргарет, потому что я очень, очень несчастна; никто и понятия не имеет о том, как я несчастна. Мне даже иной раз кажется, что столького я не заслужила. Но нельзя так думать, правда, Маргарет? Да, я поступала нехорошо и теперь наказана- ты и представить себе не можешь, как наказана.
Кто мог бы устоять против ее голоса, против этого жалобного, смиренного тона? Кто мог бы отказать в добром слове той, которая с таким раскаянием просила о нем? Только не Маргарет. Прежнее дружелюбие вернулось. А вместе с ним, пожалуй, и еще большая нежность.
– Ах, Маргарет, как ты думаешь, можно его спасти? Неужели его могут осудить, если Уилл выступит в качестве свидетеля? Неужели такого алиби будет недостаточно?
Маргарет ответила не сразу.
– Да говори же, Маргарет! – с тревогой воскликнула Мэри.
– Я ничего не смыслю в законах и в алиби, – мягко промолвила Маргарет, – но, как считает дедушка, не слишком ли ты полагаешься на то, что Джейн Уилсон сказала тебе? В самом ли деле Джем провожал Уилла? От ухода за больной, бессонных ночей, бесконечных тревог у бедняжки, по-моему, совсем в голове помутилось. Да и Джем мог сказать ей, что пошел с Уиллом, для отвода глаз.
