Кэтрин, обрадованная, что у Чарлза разыгрался аппетит, поскольку отсутствие его беспокоило ее уже давно, с надеждой в голосе проговорила:
– Надеюсь, они все же поддержат тебя. Ведь ты пока еще их лидер.
– Не-ет, они вцепятся мне в глотку. Но уверен, что сумею справиться с ними. Я совершенно не намерен уходить с политической арены именно в этот критический момент. – Он сел за стол. – А ты чем будешь заниматься?
Кэтрин посмотрела на серую полоску моря, вздымающуюся от яростного ветра, вспомнила о вчерашнем происшествии и вздрогнула.
– Посижу дома с детьми. Мне хочется, чтобы они все время были у меня на виду. – И про себя добавила: «И буду ждать твоего возвращения…»
Позднее она послала Нору купить все газеты, какие только можно.
После возвращения дочери Кэтрин вновь погрузилась в чтение, справляясь с нелегкой задачей разобраться в мнениях журналистов. Но это оказались не мнения, а единое мнение.
«Уйти с политической арены в личную жизнь…»
«В Англии ни духовенство, ни миряне больше не будут иметь с ним ничего общего…»
«Его политическая карьера кончена…»
«Найдется ли во всем мире хоть один человек, который теперь сможет поверить слову мистера Парнелла?»
Вдобавок к своему горю она прочла несколько язвительных заметок насчет нижних юбок Китти О'Ши и гнусные шутки касательно побега по пожарной лестнице. Ко всему прочему случились и более серьезные вещи. В Типперэри[44] снова начались поджоги и убийства бейлифов. А спокойный голос ирландского лидера сейчас явно срывался. О чем они думают? Что предпримут?
Кэтрин позвонила в колокольчик и, когда в комнате появилась Филлис, швырнула ей охапку газет, приказав сжечь их в кухонной печи.
– Слушаюсь, мадам. Не угодно ли вам подняться наверх и поспать. Теперь хозяина долго не будет дома.
«Хозяин…» Прежде Филлис никогда не называла так Чарлза. В груди Кэтрин не прекращал гореть маленький упрямый костер, а Чарлз все еще не возвращался. Но он приедет! Он всегда возвращается домой!
Если до сих пор Чарлз возвращался совершенно спокойным, то на этот раз все было иначе.
Он приехал почти в полночь; глаза сверкали на его бледном, усталом лице.
– Нам придется сражаться, Кэт! – выдохнул он и буквально упал в кресло возле камина. Его тело казалось невесомым от истощения и усталости.
– Черт бы побрал эти подлые, лицемерные душонки! – проговорил он с яростью.
– А чего можно было от них ожидать? – презрительно возразила Кэтрин. – Они давно все решили…
– Они, видите ли, боятся шокировать мистера Гладстона. Мы ведь теперь публичные развратники и изгои, а он – примерный прихожанин.
– Даже мистер Гладстон… – шепотом сказала Кэтрин, но не успела продолжить, ибо Чарлз устало перебил ее:
– Да, разумеется, я ожидал, что он все узнает, но если бы скандал не стал достоянием общественности, он закрыл бы на это глаза.
Кэтрин подошла к нему.
– Расскажи, что случилось сегодня.
– Мы собрались, чтобы выбрать председателя.
– Ну и как?.. Неужели они переизбрали тебя? – воскликнула Кэтрин.
– О да, они сделали это. Они даже поаплодировали мне. Я был избран единодушно.
– Как же они пошли на это после всего, что с тобой приключилось?
– Видишь ли, я не оказываю на них такого огромного влияния, как официальные послания из Ирландии. Из Дублина, Лимерика, Клонмеля, Энниса. Все прислали уверения в преданности и доверии. Кроме того, заявлено, что никто не подчинится диктату и что у них не будет другого лидера, кроме меня. О'Брайен с О'Коннором сделали мне комплимент, что я – самый выдающийся парламентский деятель от ирландской партии за все времена. Даже Тим Хили произнес в Лейнстере весьма лестную речь в мою честь. Вот, послушай: «Для Ирландии и ирландцев мистер Парнелл является скорее не человеком, а общественным институтом. И мы, находясь рядом с ним, сохранили силу и власть в совете Великобритании и всего мира, такую власть, какой мы никогда не обладали прежде».
– Все это совершенная правда, – заметила Кэтрин.
– Да, но, насколько тебе известно, я не очень-то доверяю Хили.
– Но тогда что случилось? Что не так?
Он посмотрел на нее усталыми глазами.
– Нас уничтожил Гладстон.
От этого откровения Кэтрин охватила дрожь. Она вспомнила завуалированную жестокость прищуренных проницательных глаз премьера, когда он был, казалось, весьма и весьма дружески настроен.
– Именно этого я и боялась, – прошептала она. – Как же он сделал это?
– Он написал письмо Джону Морли. Оно опубликовано в специальном выпуске «Пэлл-Мэлл газетт». Вот. – Он вытащил из кармана скомканную газету и ткнул в заметку указательным пальцем.
Кэтрин начала читать, потом отложила газету в сторону, не в силах сосредоточиться на жестких официальных фразах.
– Скажи, что означает это письмо?
– Морли рассказал Джастину Маккарти об этом письме сразу же перед нашим собранием. Маккарти сообщил о нем мне, и теперь, когда уже слишком поздно, у меня нет иного выбора, как оставаться до конца верным своим принципам. И я намерен сражаться до конца! Я не позволю этому старому пауку одержать надо мной верх. Короче говоря, Кэт, он заявил, что я поставлю его в весьма неловкое положение, если останусь лидером ирландской партии. Таким образом я помогу этому ничтожеству стать во главе либералов, и при этом он будет опираться на то, что представляет интересы Ирландии.
Кэтрин кивнула.
– Скажи, разве это преступление – любить женщину?
Он нежно погладил ее волосы.
– Он трус. Он испугался общественного мнения. И возможно, он испугался королевы.
– Он старик, – злобно произнесла она. – Он умрет.
– Не так уж скоро. Я знаю, ему восемьдесят один год, он почти вдвое старше меня. Но в данный момент он чувствует себя вдвое моложе. И в его руках власть. Он один из тех в британском правительстве, кто может провести билль о гомруле.
– Без тебя?
– Полагаю, моя партия так и решила.
– Значит, его надо успокоить.
– Любой ценой.
Кэтрин посмотрела на Чарлза, понимая, что это за цена.
– Так что ты собираешься делать?
– Обнародую новый манифест! – пылко ответил он.
– Сейчас?
– Нельзя терять ни минуты. На следующей неделе мы созываем митинг. На нем будут присутствовать все, кроме тех, кто серьезно болен или, как бедняга Патрик О'Брайен, сидит за решеткой. И большинство из них желает моей крови, – добавил он мрачно. – Поэтому я должен тщательно разработать план кампании. Не дожидайся меня, Кэт. Сегодня я не усну. Я буду работать.
Она с тревогой посмотрела на него, ведь ее волновало только одно, насколько изнуренным и усталым он выглядит. Это потом она начнет думать о другом. Она понимала, что он всецело поглощен осуществлением своего плана – во что бы то ни стало добиваться счастья для своей страны. И думал он сейчас только об Ирландии. В ответ Ирландия, со своей лицемерной и надуманной жестокостью, уничтожает преданного ей лидера, который доведен до такого состояния, что скоро умрет от изнеможения – а это равносильно его убийству.
