— Мистер Колли ясно дал понять, что семья сопротивляется предложениям мистера Стоуна, не отвечающим интересам семьи. — Это было сказано угрожающе.
То, что семья «сопротивлялась» его предложениям, означало, что цена была ниже моей.
И Роберт об этом знал, пытался воспрепятствовать покупке, но мне не сказал.
Но это не имело значения. В этом знании не было необходимости, и я хотела бы по-прежнему оставаться в неведении.
Но теперь маяк принадлежал мне.
Конец истории.
Я посмотрела на витрину булочной, расположенной рядом с гастрономом, и объявила:
— Я совершенно не заинтересована в продаже.
— Мистер Стоун раздосадован тем, что его предложение значительно больше, чем могло бы быть, если бы мистер Колли не вмешался, но его намерения…
— Не имеет значения, что именно он задумал, — перебила я ее. — Я владею этой собственностью. Она не заложена. На ней не висят кредиты. Сделка совершена от моего имени, все четко и ясно. И я обсужу с историческим обществом и городским советом Магдалены, как пересмотреть зонирование этой земли, чтобы она оставалась там, где должна быть.
— Мисс Морленд…
— Хорошего вам дня, и, прошу, скажите мистеру Стоуну и всем его приспешникам, чтобы они перестали мне звонить. Если я еще раз услышу о вас, то зафиксирую насколько часто вы мне звоните, а потом уведомлю шерифа о преследовании.
— Уверена, шериф Йегер отнесется к этому очень серьезно, — ехидно заявила она.
Она знала про нас с Куртом.
Ничего удивительного. Мы в некотором роде заявили об этом, когда я кричала на него на тротуаре и все такое.
Но то, как она это сказала, раздражало.
Я оглянулась на Курта и ответила:
— Абсолютно в этом уверена. Наслаждайтесь оставшейся частью вашего воскресенья, которое, кстати, не тот день, чтобы совершать такого рода звонки. Но, к счастью, он закончился.
С этими словами я отняла телефон от уха и отключилась.
— Какого черта? — спросил Курт.
— Какой-то человек по имени Бостон Стоун хочет купить маяк и превратить его в ресторан, — ответила я.
Он так сжал челюсти, что это выглядело также устрашающе, как и сексуально, а затем прорычал:
— Стоун.
— Ты его знаешь? — поинтересовалась я.
— Да. Отпетый мудак.
— Шериф! Сэндвичи готовы, — крикнула хозяйка гастронома.
Курт схватил меня за руку и потащил к стойке.
— Спасибо, Шерл, — пробормотал он, потянувшись за пакетом.
«Шерл» улыбнулась ему, окинула меня оценивающим взглядом, и я едва успела выдавить из себя улыбку, прежде чем Курт потащил меня к кассе.
— Рассказывай, — приказал он, когда мы встали в очередь.
Несмотря на то, что он слышал большую часть разговора с моей стороны, пока мы ждали в очереди и он совершал оплату, я урывками пересказала ему вторую половину, постоянно останавливаясь, чтобы он ответил на приветствие или кивнул кому-то.
Было приятно видеть, насколько он популярен.
Но расстраивало, когда вам нужно рассказать раздражающую (или любую) историю.
Закончила я только на улице, когда мы шли (рука об руку, добавлю я) к полицейскому участку.
— Интересно, почему эта компашка настаивала на пересмотре зонирования, — пробормотал он, словно разговаривая сам с собой. — И это предложение не пользовалось популярностью. Оно едва прошло.
— Теперь это не имеет значения. Хотя я поговорю об этом с Джеки. Но факт остается фактом: маяк мой, и он может предложить мне хоть пятьдесят миллионов долларов, но я его не продам.
Это заставило Курта остановить нас обоих и посмотреть на меня.
— Серьезно? — спросил он, и выражение его лица меня обеспокоило.
— Я... да, — запинаясь, ответила я, пытаясь понять его выражение.
— Тебе он так нравится?
Я медленно посмотрела на горизонт, где возвышался маяк: на фоне снега и моря, его белая с черным отделка, красные крыши зданий и рождественские украшения были видны на протяжении всего пути до него и обратно.
— Курт, ты только посмотри. Можешь себе представить, что этот вид изменится и как он изменится, если им завладеет тот, кто просто хочет заработать на этой земле деньги?
Он даже не удостоил маяк взгляда.
Он не отводил его от меня.
— Было бы хреново, и он не предложить такую высокую цену, Кэди, но у этого человека есть деньги, и если он решил что-то, его не так-то легко поколебать. Но, скажем, если он пойдет ва-банк, ты откажешь?
Я покачала головой, но ответила:
— Все дети говорят, что, когда вырастут, хотят там жить. Кэт пошутила, что, побывав здесь этим летом, хотела уговорить Пэта уйти на пенсию, но на днях сказала мне, что теперь, когда Пэт все увидел, он думает о том же. Они обожают это место. Обожают студию. И это тоже шутка, но однажды вечером за ужином они наперебой кричали «Чур, мой!». Майк при этом выглядел взволнованным. Так что теперь это семейное место. Но это всегда был только маяк. Уже более двухсот лет. Так что, нет. Если моя семья в нем не заинтересуется, если мне нужно будет его продать, я найду другую семью. Не застройщика. Никогда и ни за что. И чтобы это гарантировать, понадобятся новые рейдеры, вписанные в договор, и, возможно, земля вокруг станет разграничена на те зоны, на какие должна быть.
— Значит, ты просто хочешь оставить все как есть, — сказал Курт.
— Да. Хочу сказать, что в один прекрасный день кто-то может захотеть что-то переделать. Я не собираюсь сходить от этого с ума. Но... да. Я оставлю все как есть.
Курт, казалось, испытал огромное облегчение. Такое сильное, что это меня обеспокоило.
— Курт?
Он снова заставил нас двигаться и ответил:
— Сэндвичи. Они горячие и. если мы еще немного постоим на улице, то они остынут. Быстро познакомишься с парнями, и пока будем есть у меня в кабинете, мы поговорим.
Теперь, на пути в участок, я думала обо всем этом.
Не только об остывающих на холоде сэндвичах.
А о том, насколько милым был Курт.
В руке он держал пакет с горячими сэндвичами. Было время обеда. В участке ждали мужчины. Каждый получил по сэндвичу. Таким образом, знакомство было коротким, не затянувшимся и относительно легким для меня (не то чтобы все могло обернуться по-другому, все его люди казались очень вежливыми, уважительными, дружелюбными со мной и Куртом, но при этом Курту приходилось совершать некоторые маневры, чтобы я не оказалась как под микроскоп).
Когда мы вошли в его кабинет, он подвел к на стулу и отпустил, я сняла куртку и шарф и села на него.
Он достал из мини-холодильника две банки газировки «Фреска» (он все также пил «Фреску», в прошлом мы оба были любителями «Фрески», и это знание меня успокоило) и протянул одну мне. Он сбросил куртку, но не шарф, и сел рядом со мной, а не за своим большим деревянным столом, достал сэндвичи и два пакетика чипсов.
Я подождала, пока он снял фольгу и бумагу и откусил, а затем спросила:
— Что это было на тротуаре?
Затем я откусила первый кусочек.
Ломтики мяса с ребрышек, расплавленный швейцарский сыр, соус из хрена и жареные луковые кольца.
Божественно.
И приготовлено в «Wayfarer’s».
Так что это было еще более божественно.
— Не уверен, что нам стоит говорить об этом сейчас, — проглотив, ответил он.
— Милый, судя по выражению твоего лица на улице, нам нужно поговорить об этом сейчас, — осторожно надвила я.
Он держал перед собой сэндвич (похоже с рубленой ветчиной и сыром), положив локти на раздвинутые колени, но его глаза не отрывались от меня.
— У меня ребенок, — осторожно сказал он.
Я улыбнулась.
— Знаю.
— Теперь у меня есть женщина. Единственная, кого я когда-либо хотел.
На сердце потеплело, а улыбка осталась на месте.
— Знаю.
— И когда-нибудь, очень скоро, если я смогу справиться с этим, не напортачив со своим ребенком или с начавшимися обретать основу отношениями с ее мамой по совместному воспитанию, мои две девочки, каждые две недели, будут жить вместе. Но я каждый день буду просыпаться рядом со своей женщиной.
