– Нет. Цикламен зацветает и зимой. Но все равно – он такой красивый.
– Да. И еще в нем есть какая-то эротика.
– Эротика?
– Смотри, – и Джозеф осторожно раздвинул пальцами лепестки, словно женскую плоть.
От неожиданного сходства Кандида даже улыбнулась.
– Никогда не думала об этом.
– Я люблю тебя, – нежно произнес Джозеф. – Станешь моей женой?
Погоняя пони по дороге к ферме в сумерках, Кандида призналась себе, что такой радости она никогда прежде не испытывала в своей жизни.
Эту радость она несла теперь в своем сердце, как неугасимый свет, который рассеивал сейчас тьму, что за последние месяцы наполнила до отказа жизнь молодой женщины.
Любила ли она Джозефа? На этот вопрос нельзя было ответить сразу. Ее чувства были столь глубоки, что не соответствовали простым ответам на сложные вопросы. Но сам Джозеф безусловно любил Кандиду. И это имело огромное значение. Любовь его словно освещала дорогу, рассеивая в душе отчаяние и наполняя сердце несказанной радостью.
Когда Кандида услышала хруст веток позади, то решила, что это олень выходит на тропу. В страхе она обернулась, но вместо оленя пред ней предстал Дэвид.
Кандида натянула вожжи и остановила повозку. Дэвид похож был на какое-то дикое лесное существо из сказки.
– Дэвид, ради всего святого, что ты делаешь здесь?
На лице англичанина появился оскал, который даже отдаленно не напоминал улыбку, а затем он со всего размаху ударил Кандиду по лицу.
– Дэвид!
– Трахалась с ним, да?
– Нет!
– Я сам слышал.
От второго удара Кандида уже попыталась защититься.
– Маленькая продажная сука! – Дэвид схватил Кандиду за волосы и начал судорожно таскать из стороны в сторону. От боли она не выдержала и закричала.
Пони шарахнулся было в сторону, но колея оказалась слишком глубокой для него. Дэвид повалил Кандиду прямо в снег:
– Видно, одного меня тебе было мало. Стоило мне только отвернуться, и ты прыгнула в постель к грязному еврею.
Кандида зарыдала:
– Мы собираемся пожениться, Дэвид. Он сам хочет этого. А ты нет…
Дэвид вновь ее ударил, повалив на землю. Теперь он стоял прямо над Кандидой, расстегивая ремень.
– Не надо! Не бей меня! – взмолилась она.
– Жениться на тебе! Ах ты, шлюха!
Он раздвинул ноги Кандиды и лег на нее. Она ощутила, как сырость проникла сквозь ткань и коснулась спины. – Дэвид, ради Бога, не надо!
Кандида начала бороться, вкладывая в сопротивление всю дикую страсть. Она хотела расцарапать это красивое безупречное лицо, но Дэвид оказался сильнее. Он снова ударил Кандиду со страшной силой прямо в живот. Боль была такой неожиданной, что Кандиде показалось, будто она вот-вот умрет. Она не могла даже вздохнуть. Перед глазами пошли круги, а в ушах стоял звон. Теперь всю энергию свою Кандида направила только на то, чтобы перевести дыхание.
Она ощутила, что Дэвиду удалось войти в нее. Но делал он все так жестоко, без наслаждения, стараясь наказать, наказать ее как можно больнее. Кандида выгнулась вся в напрасной попытке перевести дыхание и издала слабый крик.
Дэвид продолжал мять груди Кандиды, крича при этом что-то по-итальянски. Сквозь шум в ушах Кандида с трудом могла разобрать отдельные слова, и все они были проклятиями и площадной бранью.
Дэвид с каждой минутой становился все агрессивнее, его лицо исказилось. Кандида почувствовала вдруг, как у нее поплыло все перед глазами, тьма обволокла ее, и ей захотелось укрыться в этом неожиданно наступившем мраке от всех невзгод, обрушившихся на ее голову.
Прошло немало времени, прежде чем Кандида пришла в себя и вернулась в промозглые сырые сумерки, полная боли и страдания. Она приподнялась немного на локтях, чувствуя, что боль, как игла, пронзила все ее тело от бедер до головы. Дыхание, казалось, готово было прерваться от любого неловкого движения.
Дэвид стоял прямо над Кандидой, наблюдая за ней своими пустыми глазами. Он курил.
– А я уже подумал, ты сдохла, – сказал он совершенно безразлично.
Только сейчас Кандида смогла осознать, в какой позе она лежала сейчас на снегу, и тогда к боли прибавилось еще и невыносимое чувство стыда.
– Пошел вон! – выкрикнула она, пытаясь опустить юбку. Сломанный ноготь болел, из пальца сочилась кровь. – Вон!!!
Дэвид только расхохотался.
– Не беспокойся. Больше ты меня никогда не увидишь. Можешь рассказать этому ублюдку, кто же все-таки из нас лучше как мужчина.
С этими словами он развернулся и ушел в лес.
Кандиде с трудом удалось встать на ноги. Сквозь зубы она приговаривала только: «Не важно. Все это не имеет значения. Джозеф по-прежнему во мне, в моем теле».
Каждое движение приносило боль. Она добралась до повозки, как разбитая старуха.
Кандиду разбудили звуки выстрелов.
Она проснулась с ощущением, будто все случилось не с ней, а с кем-то другим, чье тело Кандида только взяла на время. Голова по-прежнему болела, и перед глазами плыли темные круги.
И вдруг Кандида услышала крики. Постепенно она начала понимать, что внизу во дворе происходило что-то ужасное. Быстро накинув на себя платье, она бросилась по лестнице вниз. Там ее уже поджидал немецкий солдат. Он схватил Кандиду за руку и потащил на кухню. Опять в доме было полно солдат, и командовал ими тот же офицер СС с каменным лицом и безжалостным взглядом.
– Теперь все здесь, – произнес солдат, выталкивая Кандиду на середину.
– Вывести во двор! – приказал офицер, кивнув головой.
Немцы вывели всю семью на улицу. Солдаты держали свои автоматы наизготовку. Джулиано Гвистерини в черной рубашке был здесь же. Он, подбоченившись, не отрываясь смотрел на Кандиду.
Офицер, заложив руки за спину, медленно начал обходить согнанных во двор людей. Он заглядывал в их лица, шевеля губами, будто прочитывал историю каждого, кого разглядывал. Наконец эсэсовец вплотную подошел к Кандиде.
– Итак, в подвале была крыса. Поэтому вы и обронили тогда фонарь?
Кандида услышала, как зарыдала мать. Внутри будто образовалась всепожирающая пустота. Она смотрела в молодое жестокое лицо и видела в глазах только холод.
– Англичанин сам сдался нам в руки, – сообщил эсэсовец. Снег начал медленно падать с неба, и в мире вновь на мгновение воцарилось безмолвие. – Он всех вас обвинил в укрывательстве партизан.
Кандида почувствовала, что сейчас потеряет сознание. Офицер продолжал спокойно разглядывать ее.
– Ну разве разумно прятать крыс от крысоловов, а?
– Он был тяжело ранен.
Эсэсовец только кивнул в ответ.
– Знаю. Его ранили, когда он убивал немецких солдат. Ваш английский друг рассказал нам и это. Где он сейчас?
– Скажи им! – закричала Роза.
Кандида отрицательно покачала головой. Спасти Джозефа уже было нельзя, но предать его она не могла. Офицер неожиданно улыбнулся.
– Впрочем, это не имеет значения. Мы знаем. Англичанин рассказал. В башне. Мои люди уже схватили его. – Затем, повернувшись к Гвистерини, офицер добавил: – Итак, мой патриотический друг, что нам следует сделать с этими предателями?
– Расстрелять. И я сделаю это сам.
– Расстрелять? Но, мой друг, мы же не варвары. Американские бомбы каждую ночь убивают наши семьи, но воевать с женщинами и детьми не в наших правилах. А вот мужчины – другое дело. Пожалуй, все-таки следует освободить героя войны, – добавил эсэсовец после небольшой паузы. – Он и так уже получил свое. А старика взять.
– Нет! – дико закричала Роза и рванулась вперед. Она упала на колени и обхватила начищенные до блеска офицерские сапоги. – Пожалуйста, не надо. Пожалуйста, пожалуйста…
Только сейчас Кандида поняла, что бесстрастно и совершенно спокойно произнесенные слова офицера означали смертный приговор, который вынесли отцу.
Два солдата уже успели оттащить Розу и поднять ее на ноги, но она тут же вновь рухнула на иол.
Все они, словно по команде, начали кричать. Кандида разобрала голос Тео, затем надрывные рыдания матери.
Солдаты бросились к Винченцо и оттащили его от остальных.
Кандида кинулась к отцу, но удар прикладом отбросил ее на пол. Она не сразу смогла подняться, а когда наконец ей это удалось, она как завороженная уставилась на ладони, сплошь покрытые кровью.
Офицер кивнул своим людям.
– Тащите его.
– Роза! – громко крикнул Винченцо. – Роза! Я люблю тебя.
Кандида закрыла лицо руками.
– Дети, я люблю вас тоже! – кричал Винченцо. – Молитесь за меня!
Через несколько секунд во дворе раздались выстрелы.
Кандиде показалось, что теперь она всю жизнь обречена бродить без дороги в полной тьме. Ноги не слушались, голова кружилась.
Она с трудом выбралась из леса на опушку и посмотрела на одинокую башню, которая, словно перст, указывала куда-то в пустое небо.
Медленно Кандида подошла к двери. Ноги промокли, дрожь не прекращалась ни на секунду, хотя холода Кандида не чувствовала.
