Леди Дэвис кивнула, словно подтверждая искренность ее слов, но Мэгги понимала, что та видит ее насквозь. Она всегда читала в чужих душах как в открытой книге. Поэтому так успешно шел ее бизнес.
— Присаживайся, — пригласила леди Дэвис, — подвинь сюда стул. Поговорим. За эти годы многое накопилось.
Черные проницательные глаза сохранили способность видеть то, что творится за фасадом, как бы тщательно он ни был разукрашен.
— Мне кажется, тебе есть, что сказать. Не правда ли?
Мэгги утвердительно кивнула.
— Мы всегда хорошо ладили с тобой. Вероятно, потому, что я сразу почувствовала в тебе родственную душу. Стремящуюся к достижению большего, чем предлагают обстоятельства, и не особенно щепетильную в достижении своих целей.
Одного взгляда на ее бывшую клиентку было достаточно, чтобы понять: Мэгги добилась всего, чего хотела, и даже превзошла свои мечты. Недаром Консуэло была так поражена, увидев ее. Мэгги Кендал излучала неотразимое обаяние. Ее пальто, небрежно перевязанное поясом, было сшито из тонкого кашемира, и, когда она села на стул, его полы распахнулись и открылась подкладка из собольего меха. Эту ценнейшую вещь она носила с таким видом, будто у нее в шкафу висит не меньше полудюжины таких же. Брюки и блузка из бледно-розового шелка явно были сшиты лучшим портным. Сумка из крокодиловой кожи и туфли от Гуччи были превосходного качества. Она сняла перчатки из тонкой, будто папиросная бумага, лайки, и обнажила безукоризненно наманикюренные пальцы, покрытые лаком того же цвета, что и помада на губах. Колец на них не было. Единственное украшение — золотые клипсы в ушах и часы «картье». Этот гарнитур равнялся по цене годовым расходам леди Дэвис на содержание всего ее хозяйства.
Ее лицо мало напоминало испуганную физиономию девчонки с веснушками и рыжей шевелюрой. Безупречно вылепленное, с гладкой нежной кожей, напоминающей поверхность дорогого пережиренного мыла, обрамленное шелковистыми волосами цвета старинной отполированной меди — оно не могло принадлежать Мэри Маргарет Хорсфилд, как доложила Консуэло. Это было лицо Мэгги Кендал. Даже голос изменился. И тембр его, и акцент. То был голос актрисы, способный передать тысячу и один оттенок чувств.
— Вот и я так думаю, — подтвердила леди Дэвис, кивая, будто в подтверждение собственного участия в превращении Мэгги. — Ты проделала огромный путь.
— Вы одобряете?
— Я всегда одобряю успех. И я рада, что ты прислушалась к словам Барта — так его, кажется, зовут? — о том, что мне хотелось бы тебя видеть. — Ее голос звучал в унисон с мурлыканьем кошки. — Чрезвычайно привлекательный молодой человек, этот твой мистер Бартлет. Такой неотразимо мужественный. Приятно видеть такой экземпляр в нынешнее время тонкокостных плюгавых недомерков. У тебя отличный вкус.
— Он мой агент и менеджер, а не любовник. То есть он никакой не «мой мистер Бартлет». Наоборот, он владеет двадцатью процентами моих заработков.
— И судя по твоему виду, он неплохо справляется со своими обязанностями.
— Лучше не бывает.
— Да, тебе всегда нужно было только самое лучшее. Я перевидала немало девушек, занимаясь своим бизнесом, и почти никто из них не остался в моей памяти. А вот тебя я хорошо запомнила. Главным образом потому, что ты была абсолютно убеждена в том, что эта досадная помеха, случившаяся на твоем пути, не выбьет тебя из седла и ты все равно добьешься своего, в один прекрасный день твои мечты сбудутся. Тебе осталось одолеть последнее препятствие, связанное с поисками твоей дочери…
— В том-то и беда, — прервала ее Мэгги. — Я уже не уверена, что это необходимо довести до конца.
— Насколько я знаю, ты не из тех, кто мучается сомнениями, принимая какое-либо решение.
— Я и не мучилась, когда принимала его — решение о путешествии в прошлое. И только теперь, когда осталось сделать последний шаг, я заколебалась — правильно ли это будет.
— Для кого?
— Для моей дочери, конечно, — не моргнув глазом, солгала Мэгги.
— То есть ты не уверена, имеешь ли право вторгаться в ее жизнь?
Мэгги кивнула.
— А какое в самом деле отношение имеешь ты к ее жизни? Ваши с ней жизни разошлись с момента ее рождения. Через несколько минут после того, как она появилась на свет Божий, ее передали в руки Луизы Бейли, и с тех пор она стала ее дочерью.
Мэгги немного помолчала.
— Барт говорил мне, что я отказалась от своих прав в письменном виде.
— Это правда. — Леди Дэвис уперлась своими черными глазами в глаза Мэгги. — Ты не первая мать, которая приходит ко мне в поисках своего ребенка, хотя детей, разыскивавших своих матерей, было гораздо больше. Видимо, потому, что большинство мамаш, о которых я в свое время позаботилась, не имели и не имеют никакого намерения видеть своих отпрысков. Как и ты.
— А вы помните Тельму Грейвени? Она жила на Пемберли-клоуз, когда я туда приехала.
Леди Дэвис кивнула.
— Да, я помню Тельму. Еще бы мне не помнить. Она пришла ко мне одной из первых, вскоре после того, как я закрыла дело в Брикстоне. Поиски ребенка стали для нее смыслом всей жизни. Она была так отчаянно несчастна, что я нарушила свое правило и дала ей те сведения, которыми располагала. Однако оказалась, что за два года до того семья, усыновившая ее мальчика, эмигрировала в Австралию. Целый год Тельма работала, сберегая каждый пенни, чтобы накопить на дорогу. И вдруг я получаю от нее весточку, которую переслала мне сиднейская полиция. Тельме удалось отыскать следы этой семьи. Но оказалось, что год назад, какой-то лихач на угнанной машине въехал на тротуар и сбил ее сына. Его приемная мать тоже пострадала, но осталась в живых. А мальчик погиб. Полицейские сообщили мне, что Тельма приняла сверхдозу наркотиков. Она оставила для меня предсмертную записку. Писала, что не может больше жить с чувством своей вины. Если бы она не позволила своей матери уговорить ее отдать ребенка в чужие руки, он остался бы жить. А теперь, раз его нет, ей тоже жить незачем.
Мэгги закрыла глаза. Ее пронзила острая боль. Перед ней встало лицо Тельмы — розовощекое, улыбающееся, но с грустными глазами. Она услышала ее голос: «Ну будет тебе, Пэт…» Тельма, которая была так добра к ней, жалкой, запутавшейся девчонке, сама такая несчастная, потому что ей пришлось расстаться с ребенком, которого она страстно желала оставить. Как это она говорила? «Мама боится, что соседи скажут…»
Леди Дэвис заметила, как в тигриных глазах Мэгги полыхнуло пламя, отразившее таящиеся в глубине чувства. Какая все-таки она страстная натура, подумала леди Дэвис, но прекрасно умеет владеть собой и выкладывается только в игре, не в жизни. Бедному мистеру Бартлету ничего не остается.
