— Ваша супруга против парных родов. Извините, но её мнение учитывается в первую очередь.
Приплыли. Я через закрытые двери и то ощущаю её страх, но при этом вместе она не хочет. Я сам боюсь, чего уж там. Смотрю на свои руки — трясутся. В конце девяностых, ночью на заснеженной трассе, с полным багажником налички так страшно не было, как сейчас. От меня ничего не зависит — это почти приговор. Второй час ходить из угла в угол… Все известные мне молитвы уже произнесены, много раз.
Детский плач тишину разрывает. Теперь — то уж точно ничего не остановит. С этими мыслями толкаю дверь, тут же понимая, в очередной раз ошибся. Всё что связано с ней моё сознание изменяет, каждый день, сейчас апогей.
Ия лежит, глаза приоткрыты слегка, руки легонько прижимают нашего маленького сына к груди. Ещё влажный, немного синий, безумно орущи. Застываю на входе. Глаза Ии распахиваются при виде меня, шепчет что — то, начинает плакать, только беззвучно. Как загипнотизированный подхожу ближе, смотрю то на слезы по её щекам стекающие, то на сына. Почему он такой маленький? Крохотный просто.
Наклоняюсь над ней, целую в линию роста волос. Умаялась бедненькая, волосы мокрые.
— Спасибо, маленькая, безмерно тебе благодарен, — выразить всю гамму чувств сейчас не в состоянии.
— Я так сильно тебя люблю, — Ия всхлипывает, только сейчас обращаю внимание, что её губы потресканы и искусаны. Малышка старалась за нас обоих. Справилась на отлично.
Вместе смотрим на маленького, время на миг останавливается. Лично я вижу только свою семью, словно тут кроме нас нет никого. Сын тоже чувствует, затихает, поджав нижнюю губку. Касаюсь его головки. Самый волнительный момент в моей жизни, сердце удар пропускает.
Акушерка и врач суетятся над Ией, неонатолог малыша забирает. Я же не могу отойти от нахлынувших чувств, что — то неизведанное доселе.
— Я тоже тебя очень люблю, моя маленькая, — немного опомнившись, наклоняюсь и шепчу Ие в висок, целую. Она проводит рукой по моей голове, как всегда до невозможности нежно, — С ним всё в порядке? Маленький слишком, — обращаюсь к врачу.
Женщина тихонько посмеивается.
— У Вас он первый, верно? — спрашивает с доброй улыбкой, — Три восемьсот тридцать. Богатырь. Не знаю, какой ожидался, но вес идеальный. Крупнее супруге было бы уже тяжело, — можно подумать, ей сейчас было легко.
Ия просит позвонить Егору, у неё на это сил нет совсем, да и дела им надо закончить. Тактично меня просят выйти на пару минут. Когда возвращаюсь, малыш уже снова на маме лежит, чистый, прикрытый, сейчас он уже выглядит полностью жизнью довольным. Эмоции давят на сердце. Оно щемит, сжимается, из последних сил трепыхается.
— Его заберут на чуть — чуть, а потом мы будем учиться кушать, ты останешься? — голос Ии звучит измученно, при этом с нотками счастья.
— Ни на шаг от вас не отойду, — касаюсь бледной щеки, Ия поворачивает голову и касается губами пальца большого.
Момент стоит дороже всего пережитого ранее, всю ту хрень, что за сорок лет накопилась, готов вынести заново, чтоб снова результат был такой. Чтоб она рядом была.
Домой я просто несусь, не обращаю внимания на знаки, на остальные автомобили. От мысли, что она видела это фото, меня тупо вставляет. В плохом смысле вставляет. Жажда крови просыпается. Дрянь эту, малолетнюю, разорвать хочется. Повторяю себе, что женщин не трогаю. Может начать?
Страшно представить, как Ия могла себя накрутить. Ей нельзя волноваться, огромных трудов стоило наладить лактацию, да и в целом после родов восстановиться. И теперь из — за того, что какой — то обезьяне денег захотелось, все усилия могут полететь к чёрту.
После рождения Миши, Ия долго старалась наладить грудное кормление, слышать ничего не хотела о смесях. Понимаю, для неё эта тема больная, ведь с Егором не получилось. Третий, из нанятых консультантов, помог, Счастья малышки предела не было.
Набирать ей боюсь, вдруг услышу, что уйти хочет. Такая мнительная, такая маленькая в своих страхах. Боится поправиться, боится что я её разлюблю, если её внешний вид изменится. Знает, как я на ней помешан…
Не дай бог с ней что — то случится, разорву всех причастных. Тупая шлюха, стоило только с колен её снять, как тут же «тело» заверещало, что уже поздно, жена всё увидела.
Домой доезжаю в максимально короткие сроки, сейчас на количество нарушений ***. Залетаю домой. Миша посапывает в колыбельке, Еор рядом приглядывает.
— Мама стирку ставить пошла, — поясняет. Где — то я уже это слышал.
— Давно? — спрашиваю, сам же боюсь услышать ответ.
Егор отрывается от телефона, смотрит на меня, затем на часы.
— Да уже вроде давно, вещей грязных много, наверно, — пожимает плечами и снова в телефон залипает.
Ладони резко потеют. Поднимаюсь наверх, мысленно прося о том, чтобы она меня выслушала, гормоны то шалят ого — го, да и повод. Я бы свихнулся, увидь такое.
Нахожу её в ванной. Стоит, облокотившись на раковину, разглядываю её лицо через отражение в зеркале. Вид немного потерянный, слёз не наблюдаю, уже хорошо.
Может она ещё телефон в руки не брала?
— Я не верю в то, что ты мог так со мной поступить, — разбивает мою надежду. Голос дрожит, вместе с ним дрожат мои внутренности.
Мозги в дробилку попали. Страшно с чего — то начать.
Ия резко ко мне оборачиваются, подхватывая с полки лист. Свидетельством о расторжении брака быть он не может, не так быстро, но первая мысль именно такая.
