опасны одновременно. Я не любил тебя и никого вообще. И тут нет твоей вины. Это я такой. Я также не понимал чувств Романова к тебе. – И она, и я ещё больше удивлены, что Дэв знает о них. – Да, я в курсе, что ты ему очень нравилась, я же не тупой и видел, как он смотрел на тебя. И лучше бы ты приняла его чувства. Потому что от меня ты бы их никогда не дождалась. И я бы отпустил тебя, Ира, сейчас. Но эта твоя выходка с ножом! Извини, нет. Я немедленно звоню в полицию и передаю им запись этого разговора.
– Дэв, а как же то, что я принимала наркотики в твоём клубе? Ведь если полиция узнает, его закроют и тогда…
– Тогда я, возможно, лишусь клуба, ты хочешь сказать? Да, быть может, так и будет, но я сам хочу знать, какая падаль распространяет в моём заведении эту дрянь, – начинает злиться Дэв, – и сам лично его прибью, ублюдка. Потеряю этот клуб, открою другой. Но наркотой не позволю никого травить! Юра, заведи её в здание и запри в какой-нибудь комнате. Но так, чтобы никого из гостей клуба не беспокоила. Если надо, сиди с ней. Я пока с полицией разберусь.
Юра кивает и уводит Иру в здание. А она как будто услышала для себя что-то важное, закрылась в себе и больше не произнесла ни слова.
Поговорив и вызвав полицию, Дэв вернулся ко мне, вновь заключил в объятия и сказал:
– Диана, давай договоримся, впредь ты слушаешь, что я говорю. И если я сказал «Стой», то должна оставаться на месте.
Хочу возмутиться и оттолкнуть его, но он лишь ещё сильнее прижимает меня к себе и вдыхает запах моих волос.
– Я подозревал, что она что-то может выкинуть, но что спрятала нож в руке, даже не подумал.
– Дэв, – пыхчу ему в грудь, – я задохнусь, отпусти.
Он ослабляет свои объятия, но не выпускает из них.
– Ты поняла? Слушайся меня!
– Я хотела её прибить, настолько она меня взбесила.
– И меня, но безопасность – прежде всего. Иначе выйдет вот так, а то и хуже, – и показывает свою руку, по которой стекает капелька крови.
– Она задела тебя?! – воскликнув, осматриваю его руку. – Надо вызвать скорую или…
– Успокойся, у меня есть одна знакомая медсестричка, – заигрывающим голосом начинает Дэв, – она всё-о-о-о, – тянет, преувеличивая её навыки, – сможет сделать на отлично. – А в глазах его так и танцуют чёртики.
Он что, пытается заставить меня ревновать?
– Ну, и… почему ещё стоишь здесь со мной? Беги к своей медсестричке, – иду у него на поводу, а самой до жути интересно, кого он имеет в виду и куда собрался.
– А зачем мне куда-то идти? – посмеиваясь, отвечает мне, заигрывает и дразнится, гад. – Помнится, однажды она прекрасно перебинтовала мне предплечье… Да так, что кровь перестала циркулировать в нём вообще. И если бы не своевременный массаж, я рисковал остаться без руки.
Он вспомнил, как я перебинтовала его руку после того, как сама же и ранила.
Как давно это было, как будто в прошлой жизни!
В первые дни нашего знакомства, когда он спас меня от ублюдков, которые хотели изнасиловать нас с Соней.
Легонько бью его по плечу, всё поняв и вспомнив все те обстоятельства.
– Ещё тогда я понял: что-то у нас с тобой будет. Или мы возненавидим друг друга на всю жизнь, или…
– Или?
– Или возненавидим, – смеясь, добавляет он. – Я никак не мог предположить, что смогу полюбить. Диана, спасибо за то, что появилась и показала, что я всё ещё живой и, оказывается, могу чувствовать.
От избытка эмоций не могу ничего ответить, а лишь становлюсь на носочки и целую этого наглеца, который забрал моё сердце и своими красивыми словами делает с ним, что хочет, заставляя то летать от счастья, то переживать и нервничать.
Под вой сирены полицейской машины заканчиваем наше счастливое воссоединение…
Менты забрала Иру в отделение. Мы с Давидом и Юрой приобрели статус «свидетели», и нас хотели отвезти туда же. Но Давид позвонил отцу, и уже через пять минут нас отпустили, пообещав вызвать для дачи показаний позже. Телефон тоже грозились отобрать, так как там хранится улика, но и этот вопрос решили с помощью одного звонка. В итоге запись отправили в облако, чтобы она случайно не пропала.
Давид в клуб так и не попал: мы поехали кататься по третьему кольцу. Надо было успокоиться. Руку я ему всё же перевязала, взяв бинт в аптечке машины. И старалась, как могла, нежно и с любовью, не желая причинить дискомфорта или боли.
Более приятной и спокойной поездки ещё не было. Просто держаться с ним за руку, смотреть в окно на быстро мелькающие вывески магазинов и фонари и чувствовать душевное умиротворение, благоговейную тишину.
Давид сказал, что ночные катания по кольцу его успокаивают. Проехав с ним пару кругов, я поняла, что сегодня у нас появилось с ним что-то общее.
Полторы недели спустя
Моя жизнь стала другой, от слова «совсем»! Серые будни исчезли, и даже если лил холодный осенний дождь за окном, я не чувствовала никакой печали или грусти.
Давид окутал меня заботой и любовью так, что я забыла про слово «одиночество». В универ мы каждый день ездим вместе, оттуда – к Сашке в больницу, тусим с ним там до вечера, а после Давид привозит меня домой. Провожает до квартиры, страстно целует у дверей, как будто обещает: если продолжим – будет ещё горячее; но не заходит. Ждёт приглашения, а у меня всё язык не поворачивается его произнести.
Сейчас проводили Соню в аэропорт. Взволнованная и счастливая, она перецеловала нас с Давидом поочередно. И помахав напоследок рукой, скрылась за дверьми зала ожидания.
Я сразу ощутила, будто потеряла что-то своё, родное и очень ценное для души. Но в то же время понимаю: у Сони своя жизнь, своя судьба, и я не вправе держать её рядом только из-за своего эгоистичного желания всегда знать, что и как с ней, и возможности увидеться и поговорить в любое время. Сейчас у них командировка на две недели в Париж. Но агент ей намекнул, что если она понравится зарубежным партнёрам, то, возможно, будет ещё фотосессия и контракт продлят. Главное, не зажиматься и быть открытой и естественной, это сейчас наиболее актуальный концепт.
Пожелала ей удачи, а Соня, в свою очередь, обещала отзваниваться каждый день.
Проводив
