— Нет, конечно. Вот только стоит ли это делать в столь поздний час? Ты и без того такая уставшая. Давай с утречка поговорим.
— Нет, сейчас. Если только вы не устали.
— Я? Нисколько! Включай свой диктофон и задавай вопросы, — повеселела женщина.
— Они будут не совсем простые, — опустила взгляд гостья. — Касательно этой статьи, — показала она взглядом на газету. — Но это важно.
— Ну, если важно… — развела руками Нина Георгиевна.
Разыскав в сумке диктофон, Катя довольно быстро нашла окончание записи предыдущего разговора.
«…Все вроде были счастливы. Вот только в погоне за карьерой мы совершенно забыли о сыне. Но это совсем другая история», — дала она прослушать женщине.
Тут же нажала «запись»:
— То есть как это вы забыли о сыне?
— Ну, не то чтобы забыли. Мы, конечно, о нем постоянно помнили, мы его любили, гордились его успехами. Но мы его не растили, вот в чем беда. Не понимали, что ему, окруженному любовью бабушки и дедушки, больше всего на свете хотелось, чтобы рядом были папа с мамой. Духовная связь между детьми и родителями не передается стенами, она воспитывается каждый день, начиная с дня рождения.
— И когда же вы это поняли?
— Когда умерли мои родители и мы стали жить вместе. Сыну тогда исполнилось четырнадцать. Он был сложившейся личностью.
— Так рано?
— Вот и нам казалось, что рано. Во мне вдруг проснулся материнский инстинкт, я стала всячески его опекать. Не желала понимать, что мальчик давно вырос. Сергей Николаевич, наоборот, повел себя иначе: ждал, что сын придет к нему сам, поделится своими проблемами. Такая мужская выжидательная позиция. А в результате все страдали поодиночке.
— Неужели это нельзя было исправить?
— Одноименные заряды отталкиваются, это еще в школе проходят. А сын — копия своего отца не только внешне, но и внутренне. Способность скрывать свои чувства передалась ему от рождения. Знаю одно: если он, как когда-то его отец, кому-либо признается в любви — это будет всерьез и надолго. Если не навсегда.
Когда сын заявил, что будущей профессией выбрал медицину, в частности хирургию, Сергей Николаевич очень обрадовался. Ночь не спал. Постоянно интересовался через друзей-знакомых его успехами, гордился… Увы, тайно. Сын по-прежнему ни о чем не догадывался. Хотя я, со своей стороны, как могла пыталась их сблизить.
— Например?
— Устраивала семейные ужины. За вечерним чаепитием иногда получалось нащупать общую нить разговора. Правда, чаще всего это касалось вопросов медицины, из серии ученик — учитель. А мне хотелось, чтобы они просто сказали друг другу: я тебя ценю, уважаю, люблю. Но увы! Разделявшая их пропасть никак не хотела сужаться. Скорее, наоборот. А однажды сын заявил, что не желает больше находиться в тени отца, а потому переходит на мою девичью фамилию.
— И что Сергей Николаевич?
— Переживал. Но скрывал. С одной стороны, он понимал его поступок и в душе был солидарен. С другой — Вадим единственный сын, продолжатель фамилии Ладышевых. Чисто по-мужски ему, конечно, было обидно.
Позже сын вернул себе фамилию. Жаль, о том, как его любил отец, он узнал лишь после его смерти.
— Простите, а как он умер?
— В рабочем кабинете, после того как прочитал статью о себе, в которой говорилось, что он, не гнушаясь никакими методами, пытается выгородить сына, по вине которого умерла больная. Это было неправдой. Он не собирался никого выгораживать, он хотел разобраться. Более того, он никогда никого не выгораживал. Сам всегда признавал свои ошибки и других учил признавать. Порой жестко. При этом не терпел несправедливости, непрофессионализма, лжи, лицемерия. У него было много друзей, учеников, последователей. Но и врагов тоже хватало. Я уверена, что именно они воспользовались ситуацией и опубликовали эту оскорбительную статью. Уж не знаю, сколько они заплатили той журналистке, но мне ее жаль.
— А вы могли бы ее простить? Столько лет прошло… Вдруг ее использовали? Вдруг она до сих пор не догадывается, что сотворила?
— Не знаю. Я уже говорила, что Сергей Николаевич терпеть не мог непрофессионализма. И если у нее есть хоть капля совести, я бы посоветовала ей извиниться, опубликовать опровержение. Или же оставить журналистику. Однажды посеяв горе, только горе и пожнешь. В самый неподходящий момент жизнь ее обязательно накажет.
— За что?
— За то, что медицина лишилась двух замечательных хирургов — отца и сына. Один умер, второй так и не нашел сил вернуться в профессию, так и не простил себе смерти отца…
Дослушав фразу, Катя отключила диктофон и задумалась.
— Спасибо, Нина Георгиевна… — пробормотала она. — Не могли бы вы дать мне несколько снимков из семейного архива? Я обязательно верну!
— Ну конечно, — согласилась та и вышла из кухни.
В это время, мысленно извинившись, Катя незаметно сложила газету и спрятала в сумочку.
— Вот, выбирай, — хозяйка положила перед ней несколько альбомов.
— Мне нужны три-четыре фотографии. Я даже помню, какие, — Катя пролистала альбомы. — Вот эту… эту… и эту. Можно?
— Пожалуйста. А теперь пойдем спать?
— Извините, но… мне пора домой, — быстро начала она собирать вещи. — Понимаете, я обещала, что буду ночевать на Сторожевке.
— Нет и нет! Ты останешься здесь, я уже тебе постелила, — попыталась она остановить гостью. — Я сама объясню Вадиму.
— Нина Георгиевна, пожалуйста, — с мольбой в голосе перебила ее Катя. — Мне пора домой. Простите…
Не дожидаясь ответа, она подхватилась с места и направилась в прихожую.
— Катенька, у тебя точно все в порядке? — вновь забеспокоилась хозяйка. — Ночь на дворе, куда же ты? — предприняла она последнюю попытку. — Если что случится, что я скажу Вадиму?
— Не волнуйтесь, — застегивая шубу, упавшим голосом почти прошептала та. — Хуже того, что уже случилось, ничего не случится.
— О чем ты? О чем ты, Катенька?
— Простите меня, — опустив глаза, тихо повинилась Катя. — Простите, если сможете…
— Господи, да что случилось-то? — всплеснула руками Нина Георгиевна.
— Пришел счет из прошлой жизни, — пробормотала та в ответ. — Простите. Не волнуйтесь. Теперь все будет хорошо, все будет правильно. Спокойной ночи!
Не помня себя, Катя доехала до Сторожевки, открыла квартиру, разулась, прошла на кухню, выпила стакан воды и присела за стол.
В голове не было ни единой мысли. Полная прострация и отупение.
«Что же я хотела? — обвела она отсутствующим взглядом кухню, затем гостиную. — Вадим так и не позвонил. Значит… Ему тоже все стало известно. И ему так же, как и мне, нечего сказать… Сказка закончилась. Пора собирать вещи. Везет же мне: третий переезд за три месяца», — горько усмехнулась она.
