на отца зол до сих пор. Его присутствие никому не поможет! Только навредит.
* * *
Даже не дойдя до палаты Марселя, я уже слышала из коридора, как он с кем-то договаривался о собственной транспортировке… Вот упрямец!
Я вошла и плотно закрыла за собой дверь.
— Далеко ехать собрался? Меня с собой возьмешь?
Марсель вздрогнул.
— Я перезвоню, — пообещал в телефон кому-то.
Он смотрел, как я шла к нему и читала в его глазах, что Марселя сдерживала только травма, иначе бы он сам ко мне подбежал, схватил и обнял. Я подошла и села на кровать, обняла его.
— Я знаю, — сказала тихо.
— Что ты знаешь?
— Что тебе невыносимо быть временно ограниченным, принимать уход, заботу и ухаживания, как за больным. В то время как ты чувствуешь себя полным сил и досадуешь на неприятность. Ты многое хотел бы сделать сам и, возможно, даже считаешь, что это положение временно ущемляет твою мужественность и подрывает авторитет.
— Так и есть, — заявил он, чуть покраснев. — Не могу любимую трахнуть хорошенько!
Он грубовато все свел к сексу, но я понимала, что он специально так говорит.
— Может быть, хватит нам воевать друг против друга? Давай воевать за наше счастье. Общее, одно для двоих, даже для троих, подумай только! — произнесла я со слезами на глазах.
— Не плачь. Я кретин! — простонал Марсель, стиснув зубы. — Мне тошно, что я тебя обидел. Но день был просто сложный, и я бы не хотел, чтобы ты меня жалела.
— Не жалею я тебя, дурачок! Я тебя желаю… Люблю. Готова быть с тобой и терпеть дурацкие всплески твоего упрямства, если ты потерпишь мой взбалмошный характер и привычку все решать самой.
— Я не должен был указывать тебе, как стоит или не стоит называть нашего ребенка.
— Прости. В этом есть часть моей вины. Я должна была к тебе прислушаться, не держать обиду. Черт побери, ведь ты мне все объяснил! Почему я снова вспыхиваю, как спичка?
— Не знаю, но я знаю, что не готов отказаться от тебя. Ни за что… Пусть даже это будет стоить мне здоровья! — заявил он и крепко прижал меня к своей груди.
— Не надо угрожать собственному здоровью, прошу! Иначе однажды ты возьмешь дочку покатать на себе и будет у нее в подчинении хромоногая лошадка, разве это годится?
Я подняла взгляд на Марселя, чтобы оценить, не обиделся ли он. Он старался остаться беспристрастным, но потом коротко рассмеялся и поцеловал меня жгуче, вложив в этот поцелуй всю жажду и силу.
— Не могу без тебя! Прости… Обижать не хотел, но снова обидел! Прости… — бормотал между поцелуями.
Я вторила ему тем же, сгорая и рождаясь заново от наших поцелуев и крепких объятия. Голова кружилась, сердце билось как ненормальное…
— Назови дочку, как тебе угодно, — разрешил Марсель. — Я зря отказывал тебе в этом праве. Просто накипело все, психанул.
Марсель объяснил, почему был так против имени “Есения”. Я уже знала, но выслушала его внимательно.
— Веская причина, и ты уже однажды наполовину рассказывал мне эту историю. Я должна была догадаться.
— Откуда? — усмехнулся Марсель.
— Назови имя, которым бы ты назвал нашу малышку.
— Я? Нет-нет, — затряс головой.
— Марсель! Ты снова упрямишься, а я, тем временем, хочу примирения, хочу расставить все точки над i и двигаться в направлении счастья.
— Арина.
— У меня есть к тебе предложение. Двойное имя. Извини, я не в силах отказаться от имени Есения. Арина-Есения, как тебе? Можешь называть Аришей…
— Арина-Есения?
— Арина-Есения Марсельевна, — хихикаю. — У тебя такое необычное имя, что какое имя не подставь, будет звучать необычно…
— Кречетова Арина-Есения Марсельевна, разве плохо звучит? — вдруг ломким голосом интересуется Марсель.
Я замираю в кольце его крепких объятий. Они такие надежные и горячие, зря он переживает, будто выглядит для меня недостаточно мужественно. Он — единственное, что удерживает меня сейчас от падения и взлета стремительного. Сердце с трудом выдерживает нагрузку.
— Ты выйдешь за меня? — спрашивает Марсель. — Увы, я не могу встать пред тобой на колени. Но мысленно я у твоих ног. И есть еще кое-что…
Он ныряет рукой под подушку, достав коробочку. Там кольцо.
— Я хотел сделать тебе предложение. Должны были быть цветы, шары и музыка за окном. Кое-что расстроилось в тот день, когда мы поругались. Они все напутали. Я посчитал, что это знак. Черт… Никогда не был суеверен, а тут вдруг засомневался, и по работе проблем навалилось…
— Все, молчи! Иначе я так и не смогу вставить в поток твоих объяснений одно короткое “да”.
— Да?
— Да! Боже, какое красивое колечко! Надень мне его поскорее, я сама себе буду завидовать, честное слово.
— Давай еще раз. То был фальстарт. Ты станешь моей женой? — уточняет Марсель, держа кольцо.
— Да, я стану твоей женой! — протягиваю ему руку. — А ты?
— Я?
— Да-да. Ты точно хочешь стать моим мужем? По-настоящему? Не только из-за беременности? — спрашиваю у него.
Поневоле в голос подозрения закрадываются. Марсель вздыхает:
— Я хотел плюнуть на все лечение к чертям и был готов мчаться за тобой хоть в Лютиково, хоть в преисподнюю, лишь бы ты была моей. Знал, чем рискую. Осознавал это и все равно был готов рискнуть. Это ли не знак моих настоящих чувств к тебе и желания быть вместе?
— Я люблю тебя. Всегда любила, но сейчас, в особенности.
— Большего счастливца, чем я, в целом мире не найти, — отозвался Марсель, поцеловал меня горячо-сладко, нежно… — Я тоже люблю тебя и дочурку, как бы ты ее ни решила назвать.
— Что, затея с двойным именем не пришлась тебе по вкусу?
— Давай оставим, как есть? Те имена, что придумали, а к моменту ее рождения мы точно будем знать, как ее назвать, и нам не придется из-за этого ссориться. Меньше всего на свете я бы хотел, чтобы ты плакала. Тем более, сейчас!
Марсель посмотрел на меня
