Ансельм принес ему несколько книг по философии и истории, и Джейми протянул руку за книгой Тацита, лежавшей среди прочих на столе.
— Тебе необходимо спать, Джейми, — как можно мягче сказала я.
Он открыл книгу, оперся на подушку, но продолжал смотреть поверх книги на стену, крепко прикусив зубами нижнюю губу.
— Джейми, я останусь с тобой на ночь, — предложила я. — Постелю тюфяк на полу.
— Нет.
Как ни был он слаб, упрямство сохранилось в нем со всей обычной силой.
— Мне лучше побыть одному. И спать мне совсем не хочется. Ты иди поужинай, Саксоночка. Ну а я… просто почитаю.
Он наклонился к книге. С минуту я с чувством полной беспомощности наблюдала за ним, потом сделала так, как он хотел: ушла и оставила его одного.
Состояние Джейми все больше и больше беспокоило меня. Рвота у него продолжалась; он почти ничего не ел, а то, что все-таки попадало ему в желудок, редко там удерживалось. Он бледнел и делался все более апатичным, утратив всякий интерес к чему бы то ни было. Большую часть дня спал, потому что почти не спал ночью. Он боялся ночных кошмаров, но не позволял мне оставаться ночью с ним под тем предлогом, что его бессонница нарушит и мой отдых.
Я не хотела оказывать на него давление, даже если бы он это допустил, и проводила значительную часть времени либо в хранилище сухих трав у брата Амброза, либо в прогулках по монастырю, во время которых мне часто приходилось беседовать с отцом Ансельмом. Он пользовался возможностью наставлять меня в вопросах веры и тактично обучал основам католицизма, хотя я то и дело повторяла ему, что я по натуре атеистка. Он толковал мне о воспарении духом, а я спорила:
— Не понимаю, как я могу достичь этого. Воспарение духа или есть, или его нет. Я хочу сказать… — Тут я запнулась, выбирая выражения, которые не прозвучали бы слишком прямолинейно и грубо. — Я хочу сказать, что для вас предмет на алтаре в часовне — это тело Господне, а для меня это маленький кусочек хлеба, пусть даже и в самом прекрасном и великолепном вместилище.
Отец Ансельм нетерпеливо вздохнул и выпрямился, разогнув спину.
— Я заметил, что, когда я прохожу ночью в часовню, ваш муж обычно не спит. У него нарушился сон. Соответственно и у вас тоже. Поскольку вы не спите, я приглашаю вас пойти сегодня со мной… Побудьте со мной в часовне всего час.
— Зачем? — Я сощурила глаза.
— А почему бы и нет? — пожал плечами он.
Мне не составило труда подняться для встречи с отцом Ансельмом, так как я не спала. Не спал и Джейми. Когда бы я ни выглянула в коридор, я видела на полу полоску света, падавшую из полуоткрытой двери комнаты Джейми, и слышала слабый шелест переворачиваемых страниц, а иногда и негромкой стон, когда сам Джейми менял положение тела.
В монастыре было тихо — так же, как бывает по ночам во всех больших населенных зданиях: быстрый пульс дневной деятельности замедлился, но сердцебиение продолжалось, пусть медленнее и тише, но не прекращалось ни на секунду. Всегда кто-то не спит, кто-то проходит по коридорам, наблюдая и поддерживая живой ритм жизни. И вот настал мой черед выйти на дежурство.
В часовне царил полумрак, разгоняемый только светом красной лампады и нескольких белых тонких свечей; в неподвижном воздухе языки пламени не колебались, бросая слабые отсветы на темные раки святых.
Я прошла по короткому центральному нефу следом за отцом Ансельмом и преклонила колени по его примеру. Впереди виднелась коленопреклоненная фигура брата Бартоломе, который не обернулся на звук наших шагов и продолжал молиться, опустив голову.
Великая святыня — скромный кусочек хлеба — хранилась в огромной сияющей золотом дароносице, имевшей в поперечнике не меньше фута. Чувствуя себя немного неловко, я заняла место, указанное мне отцом Ансельмом. Позади меня слабо скрипнул стул, занятый отцом Ансельмом.
— Но что я должна делать? — спросила я у него тихонько из почтения к тишине этой ночи в часовне.
— Ничего ma chere,[20] — ответил он. — Просто будьте здесь.
И я сидела, слушая собственное дыхание и те звуки, которые различимы лишь в тишине, в обычное время заглушаемые более громкими. Глухое оседание каменной кладки, потрескивание дерева и крохотных язычков пламени неугасимых свечей. Еле слышный бег какого-то неведомого маленького создания, пробегавшего из своего укрытия в дом величия.
Это было воистину место успокоения, я в душе благодарила Ансельма. Вопреки моей собственной усталости и тревоге о Джейми я постепенно расслабилась, напряжение рассудка тоже ослабело — как пружина в незаведенных часах. Как ни странно, спать мне при этом не хотелось, несмотря на поздний час и тяготы последних дней и недель. В конце концов, думалось мне, что такое дни и недели перед лицом вечности?
Красная лампада горела ровно, свет ее отражался на золоте дароносицы. Огоньки белых свечей перед статуями Святого Жиля и Богоматери иногда вспыхивали ярче и трепетали, но красная лампада горела так ясно и безмятежно, словно никакая невидимая струя воздуха не смела коснуться ее пламени.
Но если здесь присутствовала вечность или просто идея вечности, то, вероятно, Ансельм прав: все возможно. И все — любовь? Я задумалась. Когда-то я любила Фрэнка — я продолжала его любить. И я любила Джейми — больше собственной жизни. Ограниченная пределами времени и плоти, я не могла удержать обоих. А в потустороннем мире? Есть ли там место, где времени больше не существует, илионо останавливается? Ансельм считает так. Место, где все возможно. И ничто не нужно.
Существует ли там любовь? За пределами границ плоти и времени возможна ли любовь? Необходима ли она?
Я не ощущала движения времени и была очень удивлена внезапным появлением отца Ансельма, вышедшего из маленькой двери возле алтаря. Но ведь он сидел позади меня? Я оглянулась и увидела незнакомого мне молодого монаха, преклонившего колени у входа. Ансельм склонился очень низко у алтаря, потом подошел ко мне и кивнул на дверь.
— Вы уходили? — спросила я, когда мы покинули часовню. — А я считала, что вы не можете покинуть Святое Причастие.
— Но я и не покидал, ma chere. Вы были там.
Я удержалась от желания поспорить. В конце концов, не существует официальной ипостаси бдящего у алтаря. Нужно всего лишь быть человечным, а я, надеюсь, пока что сохранила такое качество, хотя порой и забывала о нем.
У Джейми свеча еще горела, когда я проходила мимо его двери, и страницы шелестели. Я остановилась бы, но Ансельм увлек меня за собой и довел до моей комнаты. Я остановилась возле двери, чтобы пожелать ему спокойной ночи и поблагодарить за то, что он взял меня с собой в часовню.
